Стратегия Византийской империи - Эдвард Николае Люттвак

Византийцы тоже любили медленную и надёжную осаду, когда полагали, что они смогут выжидать и враги их не потревожат. Но это были редкие случаи, хотя в целом византийцы проявляли очень стойкое нежелание тратить свои всегда немногочисленные войска, обучение и экипировка которых стоила дорого, в битвах на уничтожение.

Оперативные схемы, разработанные для того, чтобы достичь цели с минимальными потерями, могли быть столь сложными, как совместные действия многообразной пехоты, конницы и сил речного флота, устремлённые к одной цели; или же, напротив, столь простыми, как простая последовательность действий – но действий, взаимно усиливающих друг друга, как в стандартной трёхшаговой оперативной схеме для византийской конницы: сначала пригрозить атакой, чтобы заставить врага сомкнуться в тесные ряды; но не атаковать, а засыпать градом стрел тесно сбитую массу врага; затем атаковать по-настоящему, но лишь в том случае, если враг несёт численные потери и явно колеблется, дабы обратить его в бегство.

Не столь простыми теоретически, но вполне выполнимыми на практике (при условии достаточной тренированности) были различные схемы оперативного уровня, сочетавшие тактические действия лёгкой и тяжёлой пехоты с действиями лёгкой и тяжёлой конницы.

Чтобы вообще получить возможность сражаться, тяжёлая пехота должна была оказаться на расстоянии длины одного копья от врага; чтобы применить метательные снаряды, будь то дротики, короткие копья, пращи или стрелы, лёгкая пехота должна была находиться в пределах досягаемости врага – но она нуждалась в защите от вражеских копий и мечей. В византийскую эпоху эта проблема была уже очень древней, и предлагалось немало способов её решения: все они были вариантами линейных и нелинейных решений. В первом случае оба рода пехоты смешиваются в одном и том же построении: «Иногда лучники встают позади каждого ряда в зависимости от величины наличных сил, то есть четыре псила [лучника] к 16 скутатам [тяжеловооружённым пехотинцам]… иногда на глубину рядов попеременно один скутат – один токсот [лучник]»[483].

У этого решения было одно достоинство: простота (очень важное достоинство в сумятице, сопровождающей битву), но это означало бы, что лучникам и другим бойцам с метательными снарядами пришлось бы либо пускать снаряды поверх голов бойцов, образующих ряды тяжёлой пехоты перед ними, либо обходиться без их прикрытия, находясь вперемежку с ними на самой передней линии, тем самым уменьшая её силу сопротивления вражеской атаке. Без лёгких пехотинцев в своих рядах тяжёлая пехота могла образовать стену из щитов в первом ряду, чтобы отразить конницу, тогда как бойцы во втором ряду за ними могли поднять щиты, чтобы прикрыть их головы от стрел и метательных снарядов, – «черепаха» (testudo). Атакуя тем же способом, блок тяжёлой пехоты неизбежно обладал большей массой и способностью создать наступательный порыв, чем смешанные силы, содержащие в своих рядах лёгких пехотинцев с их маленькими щитами и начисто лишённых каких бы то ни было доспехов.

При нелинейных решениях подразделения лёгкой пехоты и подразделения тяжёлой пехоты располагались отдельно друг от друга, так что и те, и другие могли действовать с наибольшим эффектом. Тогда проблема решалась одним из двух способов. Очень легко – если в наличии была возвышенная местность, на которой отряды лёгкой пехоты могли разместиться в полной безопасности, чтобы обрушить свои стрелы и метательные снаряды на врага, находящегося внизу: идеальная роль идеальной засады в идеальной местности, то есть в узком горном проходе или ущелье; в этом случае местность могла восполнить нехватку сдерживающей силы лёгкой пехоты, что было верно и в отношении стен и башен при осадах. В иных случаях требовалось куда больше усилий для того, чтобы справиться с этой древней проблемой: подразделениям лёгкой пехоты приходилось перемещаться взад-вперёд между фронтом и тылом, проходя по коридорам между отрядами тяжёлой пехоты. Последние могли разомкнуть колонны в глубину, чтобы сузить свои передние ряды, открыв тем самым коридоры, или же сомкнуть колонны, чтобы расширить первую шеренгу, тем самым закрывая коридоры и образуя непрерывный фронт.

Это кажется сложным, но византийцы делали так всё время – и большая часть упражнений, которыми столь усердно занимались их бойцы, нужна была именно затем, чтобы быстро изменить глубину колонн подразделений, а тем самым и ширину их передних шеренг. Можно было либо сузить ширину фронта каждого подразделения, чтобы сузить всю боевую линию, дабы она совпала с боевой линией врага, либо углубить построение и придать ему больше возможности к отражению натиска врага, либо открыть коридоры для лёгкой пехоты, для конницы или для той и другой разом.

Это тоже была древняя проблема: как сочетать конницу и пехоту, чтобы добиться их взаимодействия на оперативном уровне. Можно даже сказать, что комбинации различных видов пехоты являются всего лишь тактическими, пусть и сложными.

Стремление избежать битвы на уничтожение было не только вопросом сбережения скудных ресурсов. Была также и стратегическая причина на то, чтобы избегать её, даже если она могла обойтись очень низкой ценой. Византийцы всегда сталкивались с множеством актуальных и потенциальных врагов. Никогда не существовало какого-то единственного врага, уничтожение которого можно было бы счесть равноценным прекращению конфликта – как развал Советского Союза некоторые ошибочно приняли когда-то за конец истории. Со времени появления гуннов византийцы знали, что за врагами, уже стоявшими на их границах, были и другие, дожидающиеся своей очереди; поэтому уничтожение одного врага могло попросту открыть путь другому – возможно, ещё более опасному. Кроме того, вчерашний враг мог стать сегодня ценным союзником. Обхаживать потенциальных врагов, привлекать их в качестве союзников – это не было оригинальным изобретением византийцев, но это стало их специальностью. Поэтому они научились смотреть на своих врагов в настоящий момент с явной долей двойственности, видя в них не только непосредственную угрозу, которую нужно было встретить и, возможно, отразить ценой тяжких боёв, но и возможных будущих союзников. В силу этого тактика войны на уничтожение становилась неуместной на уровне стратегическом, а к тому же и дорогостоящей.

Были случаи, когда империя действительно преследовала максималистские цели, прежде всего при Юстиниане (527–565 гг.), когда держава вандалов в Северной Африке и остготы в Италии были полностью уничтожены; это не раз повторилось и в войнах с болгарами, прежде всего при Василии II (976—1025 гг.). В этих случаях, столь редких в византийской истории, что приведённые примеры отделены друг от друга сроком в полтысячи лет, тактика войны на уничтожение полностью согласовалась со стратегической целью, и всё же она осталась неприемлемой для византийцев, поскольку требовала пропорционально больших сил и стоила бы соответствующих жертв. В течение веков византийцы не имели первого и не могли позволить себе второго, поэтому вместо лобовых нападений и быстро решающих всё дело битв на уничтожение даже войны Юстиниана в Италии и Василия II на Балканах велись в основном затяжными кампаниями, с манёврами и осадами, и это не могло стоить слишком уж больших жертв, поскольку, прежде всего, общая численность византийских войск была невелика.