Корона за холодное серебро - Алекс Маршалл

Мясистые пальцы Мрачного сжались в кулаки, но папаша только ухмыльнулся и потрепал внука по плечу.

– Ну что, это примерно тот уважительный тон, какого я ожидал от соратников Трусливого. Кажется, я слышал, что «тапаи» – это «принцесса» в самых дальних горах? Скажи-ка мне, принцесса Пурна, почем твой королевский шут продал тебе эту шкуру?

– Она… – начал Марото, но Пурна ответила за себя:

– Взяла ее сама, меньше недели назад. Признаю, твой сын помог, и наша соратница Чхве, вот она, тоже, но именно я отправила зверя в Изначальную Тьму, а потому и ношу его корону. Если ты слышал о моем народе, то знаешь, что мы не носим того, что не сняли с убитого зверя… Так кто же ты – старый дурак, который забыл даже то немногое, что когда-то знал, или просто сволочь, желающая получить по морде?

На лице папаши появилась улыбка – такую он нацеплял перед тем, как впиться в собеседника зубами. Но тут вмешался не кто иной, как Мрачный.

– Тапаи Пурна, – проворчал он, – дедушка сказал свое слово, вы свое, и все, у кого есть уши, узнали победителя. Давайте остановимся.

– Сначала мой никчемный сын оставляет меня подыхать среди мертвых, а теперь мой внук зажигает погребальный костер, – прокудахтал папаша. – Очень, очень хорошо, мир вам, принцесса Пурна. Не могу сказать, что Мрачный имел возможность завоевать такой трофей, какой вы носите, как шелковый шарф, накрученный на жирную шею развратного мужа торговки. Что же из этого следует? То, что вы заслуживаете больше уважения, чем я выказал. Мир вам, тапаи. Слово Безжалостного из племени Рогатых Волков: мы еще поборемся по-настоящему в Медовом чертоге – в далеком будущем, когда у меня опять появятся ноги.

Пурна явно возликовала, но – хвала тем, кто слушает, – придержала язык и поклонилась старому пустомеле. Странно, словно улыбку демона, было видеть родных, которых Марото так давно считал мертвыми, но еще необычнее – ощущать вместо облегчения или радости бешенство от того, что папаша остался таким же поганцем, а племянник явно вынашивает насчет дяди неприятные замыслы. Все, что он мог сделать, – это остаться честным и надеяться на лучшее.

– Папа, Мрачный, я полагаю, вы уже знакомы с Венценосной Орлицей, раз она привела нас сюда, – сказал Марото. – Вот это Чхве. Она дикорожденная, как и ты, Мрачный. Остальную часть моей команды сейчас зашивают.

Мрачный напрягся – может быть, из-за того, что его странность не так бросалась в глаза, как рога непорочной, и он рассердился на Марото за то, что тот его выдал. Мальчику достались только огромные кошачьи глаза, и если не приглядываться, то можно даже не заметить, что он не совсем человек. Чхве выступила вперед и коротко, резко поклонилась.

– Чхве Бо Юнг, страж доблести генерала Чи Хён, – представилась она, и маленькие острые зубы клацнули, что все больше нравилось Марото.

– Я не дикий, – воспротивился Мрачный, хотя нашел в себе силы поклониться в ответ. – Без обид, но я шаманской крови а не дико-что-то-там. Чи Хён всегда с гордостью говорит о вас, мэм. Для меня честь поклониться вам.

– Ты беседовал с генералом? – спросил Марото, гадая, что эти двое дикарей могли порассказать Чи Хён… и что они вообще здесь делают, если уж переходить к очевидным вопросам.

– О, они без преувеличения подружились, – ответил папаша. – Хотя беседуют они мало – я прав, парень? Если бы эта генеральша так же управлялась со своей армией, как с ним, то…

И тут же, запросто, как камешек бросить, в руке у Чхве появился меч. У Мрачного отпала челюсть, мальчика парализовало от унижения. Кавалересса Сасамасо тоже выступила вперед, и острие ее копья нацелилось в ухмыляющуюся рожу папаши. Рыцарша Венценосного Орла сказала:

– Я уже говорила тебе, старый Волк, что случится, если ты не научишься уважать нашу будущую королеву.

– Уже говорила? – переспросила Чхве.

Дело принимало серьезный оборот – в присутствии Чхве не стоило утверждать, что ночной горшок Чи Хён пахнет чем-то иным, кроме свежеиспеченных булочек, если, конечно, вы не мечтаете лишиться какого-нибудь важного органа. Однако не успел папаша снова разинуть свой поганый рот, как заговорил другой голос, отчего Марото вздохнул с облегчением. Да он же просто спит, и все, – и раз происходящее нереально, не о чем и беспокоиться. Надо было сразу это понять, как только появились призраки его отца и племянника. Можно еще и получить удовольствие, пока не проснулся, и он повернулся к ней, так легко оскорбившей его.

– Воссоединение семейства? Я слышала, что смерть не самое страшное, и теперь знаю: есть правда в старых премудростях.

Обычно, когда ему снилась София, она бывала такой, какой он видел ее в последний раз, молодой и крепкой, разве что с тенями под глазами после многотрудной кампании по захвату Диадемы, а после захвата Багряного трона – еще более муторного управления империей. В снах ее волосы сияли тем самым кобальтовым цветом – темно-синим, как воды Горького залива, обрушивающиеся на Северо-Восточные фьорды, и обычно она являлась в одеянии, похожем на кольчужный наряд, который всерьез носила ее последовательница… если София вообще представала одетой. Мордолиз в сновидениях, к счастью, возникал редко.

Теперь, однако, София снилась ему такой, какой, вероятно, стала бы, не случись тех ужасных событий, – старше и резче, с волосами цвета расплавленного серебра, а не кобальта, с тонкими морщинками, разошедшимися от глаз и уголков рта. Простая кольчуга, весьма похожая на те, что она любила в юности, облегала ее широкие плечи, мешковатые шерстяные штаны ранипутрийского покроя бугрились на крепких ляжках. И Мордолиз, внешне не постаревший ни на день с последней их встречи и стоявший у ее колена, добродушно гавкнул, а потом прыгнул на Марото.

– София!.. – Он выдохнул это слово, как молитву, чтобы не просыпаться еще немного, и смутно осознал, что Пурна, Чхве и Сасамасо опустились на одно колено при звуке ее имени, и только Мрачный оказался слишком глуп, чтобы не склониться перед нею. Это было донельзя приятно, и Марото повторил: – София.

Она пожала плечами и уже не сдержала ухмылки. Мордолиз обнюхивал Марото, и у того руки непроизвольно потянулись к демону, чтобы убрать его с пути, как живую собаку. Тут до Марото дошло: нос демона холоден, как могила; слюна, вымазавшая пальцы, горяча, как бьющееся сердце. Он ощущал все это, он все чувствовал – никакой сон, даже купленный у продавца многоножек, не мог быть таким реальным.

– Собираешься весь день играть с этим чудищем или все-таки обнимешь меня? – спросила София, и эта чудесная, безупречная улыбка, ставшая столь редкой в последние годы ее жизни, растянулась во всю ширь. Она протопала к нему в тяжелых сапогах, а не проплыла над утоптанной землей. Не сон. Не призрак. София! Она подняла руки, ладонями вверх, как бы спрашивая: «Ну, что будешь делать?» – и Марото глубоко вздохнул – впервые за те двадцать лет, что не слыхал ее голоса. – Ты, похоже, по уши в дерьме, дружище, если я не…

Марото сгреб ее в объятия, нагнул и поцеловал в губы изо всех сил, как всегда хотел. У них был привкус обеда, старого калди и выдохшегося тубака. Она была живая, и он поцеловал ее крепче и сжал так сильно, как только смел, наслаждаясь этим восхитительным изумлением перед тем, как отзовется ее язык и она поцелует его, как ей всегда хотелось…