Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

class="p">Красиво работал Андрей, с этакой форсистой удалью.

— Подгорни-ка, Ванюра, уголька! — покрикивал. — Покрути прессмасленку!

Ванюра беспрекословно выполняет указания Андрея. Он, правда, несколько медлительный по своей натуре, этот здоровенный парень, но делает все обстоятельно. И уже не пучит в страхе глаза, когда паровоз, сконцентрировав в себе мощь сотен лошадиных сил, начинает вздрагивать от напряжения. Теперь Вашора лишь пошире расставляет ноги, как моряк на палубе попавшего в шторм корабля. Он тоже «обстрелян» предварительными опытами Тимофея. Наполнил углем совок, пошел, держась за поручни, по боковой площадке к пресс-масленке. Встречный воздушный поток рвал с него тужурку, парусом вздувал ее на спине, силился свалить с ног этого великана.

— Вижу зеленый! — сквозь грохот доносился до Андрея звенящий голос механика.

— Зеленый! — отзывался Андрей.

Они мчались со все более нарастающей скоростью. На закруглениях Тимофей нет-нет и оглядывался назад, на гибкий, вписывающийся в кривую состав. Там, где предусматривалось правилами движения, подавал сигнал, энергично дергая привод гудка. Победный, ликующий крик паровоза разносился далеко окрест. И ему, басовитому, могучему, вторила зазвучавшая в груди Тимофея какая-то по-мальчишечьи беспечная и озорная песня.

Скорость увлекла Тимофея, как разгоряченного, нетерпеливого наездника.

«Ну-ка, на что ты способен? — мысленно вел он разговор со своим стальным конем. — Чем можешь послужить социализму? Докажи этим маловерам и ученым педантам, какая в тебе таится сила, какие возможности...»

Не дождался Тимофей официального разрешения осуществить скоростной рейс. Был он у начальника депо. Кончаловский терпеливо его выслушал и даже не стал отвечать, а выложил перед ним Устав железных дорог страны, ткнул пальцем в соответствующие параграфы приказов, инструкций. «Видите? — спросил. И тут же добавил, давая понять, что не намерен попусту тратить время: — Будьте здоровы».

Дорохов тоже ничем не помог Тимофею, хотя и поддерживает его.

«Вышестоящие инстанции изучают твое предложение, — сказал, похлопывая Тимофея по плечу. — Потерпи малость».

А у Тимофея не хватило терпения. Может быть, тому виной по-весеннему праздничное настроение? Может быть, он захмелел от ощущения своей власти над этим огнедышащим чудовищем? И вот мчится состав, громыхая, как первая разудалая гроза. Вслед за ним летят бумажки, жухлые листья, клубится взбитая вихревыми потоками, рассеянная вдоль всего железнодорожного полотна угольная и рудная пыль.

Только врываясь в пределы станции, Тимофей пускал паровоз по инерции и немного притормаживал. Дежурные ошалело шарахались от состава, испуганно-недоумевающе смотрели ему вслед. Потом кричали в телефонную трубку:

«Отделение! Диспетчер! Маршрут как с цепи сорвался».

Станция Югово сообщала:

«Какой-то сумасшедший промчался со скоростью километров восемьдесят в час».

«Чи показились вони там, чи щось трапилось», — тревожно докладывали со следующего пункта.

Тимофей уверенно вел состав. Вырываясь за границы станции, он снова наддавал ходу. Победный крик паровоза уносился назад и еще долго звучал в ушах обеспокоенных, недоумевающих, восхищенных, напуганных станционных работников.

— Наделали шелесту! — воскликнул Андрей. — Видал, как забегали, колосник им в бок!

Тимофей тоже обратил внимание на необычайную суету станционного персонала. Не знал он, что, опережая его в пути, по селектору понесся приказ принять все меры для предотвращения аварии, позаботиться о безопасности людей, работающих на линии.

Передав это распоряжение, диспетчер доложил о случившемся начальнику отделения дороги. Через пять минут у него уже собрались Дорохов, начальники паровозной и эксплуатационной служб.

— Может быть, Викентий Петрович, тормоза у них отказали? — высказал предположение начальник паровозной службы.

— Хулиганство, — безапелляционно заявил эксплуатационник.

— Кто механик?

— Пыжов.

Дорохов облегченно вздохнул. Нет, не тормоза тому причина. В этом отношении можно быть совершенно спокойным.

К нему повернулся начальник отделения:

— Это тот самый прожектер?

— Тот самый.

Впалая щека начальника отделения дернулась, глаза сузились.

— Снять с паровоза. Арестовать.

Дорохов кашлянул, забарабанил по столу, выжидающе посмотрел на начальника отделения. Викентий Петрович дал указание начальнику эксплуатации предпринять все, что считает нужным.

— Остался последний перегон, — сказал тот. — Попытаюсь придержать у Волнова.

— Попытайтесь. — Викентий Петрович тут же обратился к начальнику тяги: — Потребуйте объяснение от Кончаловского, — И когда они остались одни с Дороховым, продолжал: — Вот негодяй. Что же он вытворяет! Только недавно ознакомили всех с приказом наркома, и на тебе!

— Слушай, Викентий. Приказ, конечно, строгий. Но ведь ни крушения, ни аварии не случилось.

— Еще этого не хватало.

— Нет, ты не горячись, — продолжал Дорохов, уже решивший до конца защищать Тимофея. — Слышал? Почти в два раза быстрее покрыл расстояние. Вдумайся.

— Это ты, Клим, вдумайся. Шесть тысяч случаев ухарской езды на дорогах! Мы дали шесть тысяч первый. Тебе, как политическому руководителю...

— В приказе шла речь именно о глупо хулиганской, ухарской езде, — уточнил Дорохов. — А рейс Пыжова, судя по всему, осмысленный, хорошо подготовленный.

— Тем более Пыжов виноват, сознательно нарушая приказ. Учти, дадим ему поблажку — другие последуют его примеру. Представляешь, какой хаос?! За это нас по головке никто не погладит.

— А я не хочу, чтобы меня гладили, — сердито сказал Дорохов, — Пусть и по зубам схвачу, лишь бы дело выиграло. Конечно, — продолжал взволнованно, — ты хозяин. Ты можешь загнать Пыжова в кочегары, можешь вообще убрать из депо, можешь, наконец, ко дну пустить. Все это в твоей власти. Но присмотрись! То, что сегодня сделал Пыжов, — свежий ветер в зарифленных парусах транспорта. Отважные моряки в таких случаях отдают рифы, чтоб увеличить площадь паруса. И тогда — стремительный бег по волнам, ближе берег. Тем же, кто в страхе перед стихией рубит мачту, — не видать желанной цели. Я давно присматриваюсь к работе транспорта. Сравниваю с тем, что делают шахтеры, металлурги, строители. И знаешь, Викентий, грустно становится. Ведь у нас форменный прорыв. Узкое место. И думается, потому, что транспорт более, чем какая-либо иная отрасль народного хозяйства, подвержен консерватизму.

— Загнул, Клим, — качнул головой начальник отделения. — Загнул. Просто у нас своя специфика.

— Ничего себе «специфика». Обставились параграфами «от» и «до». Регламентирован каждый шаг. Разве строителей ругают, если они раньше установленного срока сдают дом? И кому придет в голову наказывать шахтера, когда он дает сверхплановый уголь? Почему же мы боимся взять больший вес, увеличить скорость?

— М-да, — неопределенно протянул начальник отделения.

— Вот тебе и «м-да», — с жаром подхватил Дорохов. — Никто ведь не заставляет, а люди думают, ищут. В толще народной рождаются вот эти ростки нового, социалистического отношения к труду. Смотри, как растет