Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

которого, перекрещиваясь на груди, были завязаны сзади. И одежонка на них пестрая: зипунишки, поддевки, фуфайки, заплатанные полушубки.

— Компания что надо, — усмехнулся Анатолий. — Вышел из машины, прихватив тряпку, открыл капот, позвал: — Ну, механики, мотор хотите поглядеть? Подходи ближе.

Вторично приглашать не потребовалось.

— Только руками не трогать, — предупредил Анатолий. — Вот свечи, бензонасос, карбюратор...

—  А ты, дяденька, рявкни машиной.

— Ишь, чего захотел. Нельзя рявкать без дела. Вот буду трогаться с места, тогда по всем правилам надо подавать сигнал, мол, берегись, наеду.

— Покататься бы...

— Ну, этого я вам сейчас не обещаю. В другой раз покатаю. Сейчас уже некогда.

На крыльцо вышел Громов в сопровождении Игната и других мужиков.

— Сделаем, как условились, — говорил он.

Анатолий включил зажигание, взял заводную ручку.

— Давай, братва, теперь подальше. — Крутнул ею раз, второй. Поколдовал над мотором, сунувшись головой под капот. Снова крутнул, и мотор заработал.

Громов попрощался со всеми за руку, а Игната отвел в сторону:

— Револьвер есть?

— А что?

— После выстрела в Смольном кое-где подняло голову недобитое отребье. Если оружия нет — получи в райотделе милиции.

— Ладно, — кивнул Игнат, заранее зная, что не пойдет ни за каким оружием.

— Ну, смотри. Да повнимательнее приглядывайся к людям, — сказал Громов, усаживаясь в машину.

Анатолий включил первую скорость, вторую и, разогнавшись, перешел на прямую передачу, нажал на газ. Машина стремительно рванулась вперед. Следом за ней пустились мальчишки, но сразу же отстали.

— Интересный народ, — весело проговорил Анатолий.

Громов не поддержал разговор. Сидел нахохлившись, строго смотрел вперед на дорогу. Вчера в обкоме партии он слушал лекцию о международном положении. Неспокойно в мире. Тревожно. Япония разожгла пожар войны на Востоке, оккупировала Маньчжурию, ведет бои в Китае. Фашизм пришел к власти в Германии. Вводится всеобщая трудовая повинность. Огромные средства идут на вооружение. «Пушки вместо масла», — провозглашают идеологи фашизма. Они призывают немцев подтянуть животы сейчас с тем, чтобы в будущем получить все богатства мира. В центре Европы образовывается очаг войны.

Надо держать порох сухим! Как надо двигать экономику! Выполнению этой задачи служит второй пятилетний план развития народного хозяйства. Один за другим встают в строй действующих новые заводы: «Азовсталь», Новокраматорский машиностроительный, «Запорожсталь», Криворожский металлургический, Харьковский турбинный. Открываются новые шахты... Реконструируются старые заводы и рудники. Возникают угольнометаллургические базы на Урале, в Сибири. Каждый день газеты приносят вести о победной поступи пятилетки. И это в условиях непрекращающегося сопротивления вражеских элементов. Троцкизм окончательно переродился, собрал под свои желтые знамена банду политических ренегатов, отщепенцев, стал орудием международного империализма. Исполком Коминтерна одобряет и поддерживает борьбу партии против фракционеров всех мастей за укрепление единства партийных рядов, за упрочение диктатуры пролетариата.

Его мысли прервал Анатолий:

— Артем Иванович, домой?

Громов свел брови к переносице.

— Пора обедать, — продолжал Анатолий.

— Оно и неплохо бы пообедать, — взглянув на часы, согласился Громов, — Да только вези-ка ты меня, голубчик, в райком.

У Громова была назначена важная встреча. Ноябрьский Пленум ЦК решил ликвидировать политотделы при машинно-тракторных станциях. Подходят строго обусловленные сроки реорганизации. Сегодня они с начальником политотдела должны дотолковаться, как практически осуществить эту перестройку, куда определить бывших работников политотдела. Самого начальника политотдела обком прочит ему вторым секретарем. Громов не против этого. Изот Холодов — мужик дельный. Как раз кстати подмога. Последнее время Артем совсем завяз в обмене партийных документов. Надо и заведующего отделом проконтролировать: все ли делается так, как надо? И уйму времени отбирает вручение партбилетов. С каждым членом партии надо хоть несколькими словами переброситься, пожелать добрых дел. А текущая работа! А чрезвычайные происшествия! Сейчас надо разбираться, кто виноват в том, что запороли только вчера отремонтированный паровоз. Сорвались перевозки грузов, нанесен ущерб соцстроительству. Вот и успей всюду вникнуть.

Да, это хорошо, что в райкомах вводится должность второго секретаря. Объем работы все возрастает, задачи усложняются. Одному человеку подчас просто физически уже невозможно со всем справиться.

Громов покосился на шофера:

— Ну, что надулся?

— Вам-то ничего, — проворчал Анатолий, осторожно «пересаживая» машину через рытвину. — А мне опять от Клани Григорьевны влетит.

— Боишься? Вот не думал. Ну да ты не переживай, я тоже боюсь.

Анатолий рассмеялся.

— Да-да. Скажу тебе, — доверительно продолжал Громов, — беда. Раньше, бывало, поел — хорошо, нет — ну и ладно. Сменил рубашку/ не сменил — никому до того дела нет. Когда спать лег, когда поднялся — никого не интересует. Сам себе хозяина сам пью, сам гуляю... А теперь... Слушай меня, парень. Не женись. Страшнее жинки зверя нет.

— Так-то я вам и поверил.

Они подъехали к райкому. Громов толкнул дверку.

— Ладно, — проговорил Анатолий. — Смотаюсь я сейчас к вам домой. Может быть, Кланя Григорьевна передаст что-нибудь перекусить.

— Вот это дельный разговор! — оживился Громов. — Давай, жми.

20

Сережка ворвался в дом — шумный, возбужденный.

— Гот-тово, Киреевна! — закричал еще с порога.

— Тише, тш-ш, — зашикала старушка. — Отец с ночи. Почивают. Сережка прикусил язык, подошел к ней, зашептал горячо, взволнованно:

— Пробу сдавали. Только двоим дали четвертый разряд. Мне и Геське.

— Это что же такое?

— Разряд, — повторил Сережка — Квалификация.

— Ну да, ну да, — закивала старушка. — На пятерку, стало быть, не вытянул.

— Ой, какая вы. Пятый уже потом дают. Уж как поработаешь в депо. А нам — больше третий. Это только мне и Геське отвалили.

— Что это вы там шепчетесь? — подал голос Тимофей.

— Вот, — развела руками Киреевна. — Пробудил-таки, непутевый.

— Сергей, ты?

— Ну да, ну да. — Киреевна осуждающе взглянула на Сережку. —  Кому же еще быть?

Сережка заглянул в комнату, где отдыхал отец.

— Входи, — позвал Тимофей.

Окно было занавешено, и в комнате стоял полумрак.

— Спи, — сказал Сережка.

— Уже выспался, — проговорил Тимофей, отодвинулся к стенке, освобождая место сыну. — Садись, — похлопал по краю постели.

Сережка подсел к отцу, провел рукой по груди. Он знает, вот этот шрам, повыше ключицы, остался от сабельной раны, полученной под Касторной. А этот... Странно все же, как бывает. Еще немножко, и пробила бы пуля сердце. И не стало бы отца. И не было бы Сережки. Как-то чудно и страшно: