Кукушата Мидвича. Чокки. Рассказы - Джон Уиндем

Это ошеломило меня и сбило с толку.

— Ты хочешь сказать, что с ним это уже происходило? — спросил я.

Она жестко посмотрела на меня.

— С ним? С кем это «с ним»? Я думала, что речь идет о тебе. Все, что я хочу сказать, что в прошлый раз это была Дики, а в позапрошлый — Френсис, а до этого Люси… А теперь ты таким странным способом отшиваешь Дики… Я что, должна быть удивлена?

Я с пугающей скоростью узнавал новые факты о своем alter ego, но, похоже, мы сворачивали с прямого пути в какие-то дебри. Поэтому я попытался вернуться к изначальной теме:

— Нет, ты не понимаешь. Это нечто совершенно другое.

— Конечно, ничего не понимаю. Жены ведь никогда ничего не понимают, не так ли? И это всегда совершенно другое. Поэтому, если в этом и состоит то «очень важное», что ты хотел рассказать… — Она начала вставать.

— О нет, пожалуйста!.. — воскликнул я в волнении.

Она сдержалась и вновь пристально посмотрела на меня. Недовольство, как туча, вновь набежало на ее нежные черты.

— Нет, — сказала она, — нет, не думаю, что я что-то понимаю. По крайней мере, надеюсь, что не понимаю… — И она продолжила внимательно изучать меня, но теперь, как мне показалось, в ней зародилось какое-то сомнение.

Когда ты просишь о понимании, очень трудно избежать личного обращения. И все становится еще сложнее, если ты не знаешь, как обратиться к собеседнику. Того хуже, если твой собеседник — женщина. Сказать «моя дорогая», «моя любимая», нечто более интимное? Назвать ли ее ласково по имени или нежно упомянуть какого-нибудь милого зверька? И учитывая, что изначально непонимание между нами было абсолютно нелепым, эта проблема давала все шансы, что наш разговор превратится в сплошные тернии.

— Оттилия, дорогая моя, — рискнул начать я, и очевидно, это не была обычная форма обращения, так как ее глаза тут же расширились от удивления, но я продолжал: — Это совершенно не то, о чем ты думаешь, совершенно не то. Это… Как бы лучше сказать… Я не тот, кем был раньше…

Она быстро взяла себя в руки.

— Как это ни странно, я уже довольно давно это поняла, — сказала она. — И могу напомнить, что ты уже говорил нечто подобное до этого, и не раз. Хорошо, не утруждай себя, давай я продолжу: ты не тот человек, за кого я вышла замуж, поэтому ты желал бы развода… или же ты просто испугался, что муж Дики в этот раз застукает вас? О боже, как мне все это надоело!

— Нет-нет, — отчаянно возразил я, — все совсем не так! Пожалуйста, выслушай меня внимательно. Мне очень трудно все объяснить… — Я прервался, с мольбой посмотрев на нее. И это совершенно не помогло. Наша беседа нисколько не напоминала рациональный, взвешенный разговор. Она откинулась на спинку кресла, нахмурившись, но теперь это было скорее чувство неловкости, чем раздражения.

— Что-то действительно с тобой произошло… — сказала она.

— Именно это я и пытаюсь тебе объяснить, — сказал я ей, но не уверен, что она услышала. Чем пристальнее она всматривалась в мое лицо, тем шире становились ее глаза. Внезапно она отвела взгляд.

— Нет, — сказала она. — О нет! — Она выглядела так, будто сейчас заплачет. В жесте отчаяния сплелись руки, лежавшие на коленях. Затем прерывистым полушепотом повторила: — О нет! О боже, пожалуйста, только не это!.. Только не снова… Разве не достаточно я намучилась? Я не могу, не могу!

Затем она вскочила и, прежде чем я смог сделать хоть что-то, выбежала из комнаты.

Колин Трэффорд прервал рассказ, чтобы зажечь очередную сигарету, и некоторое время сидел молча, прежде чем продолжить. В конце концов он снова собрался с мыслями.

— Итак, — продолжил он, — очевидно, вы поняли, что миссис Трэффорд в девичестве звали Оттилия Хэршом. Она родилась в 1928 году, а вышла замуж за Колина Трэффорда в 1949-м. Ее отец погиб в авиакатастрофе в 1938 году, не помню, упоминала ли она вообще его имя. Это, конечно, несчастье, но сколько всего несчастного в нашем мире: если бы я мог предположить, что меня снова выкинет обратно в мой собственный мир, то уделил бы внимание любым мелочам и деталям. Но я этого не сделал… Нечто странное произошло в моей жизни, но я и предположить не мог, что потом произойдет что-то настолько же странное, но с обратным эффектом…

Из любопытства я сделал все возможное, чтобы узнать, когда именно произошло разделение. Мне казалось, что должна была быть точка, когда, возможно по воле случая, произошло или не произошло какое-то кардинально важное событие. А уже осознание этого события позволило бы понять сам момент, найти тот атом времени, который был разделен неким случайным нейтроном, позволившим двум атомам времени разойтись и развиться в два разных, альтернативных будущих. После того как это произошло, из постепенно накапливавшихся обстоятельств складывались условия, придавшие одной проекции качественные отличия от другой проекции.

Наверное, так всегда и происходит. Возможно, случайность всегда приводит к появлению двух разных результатов, поэтому в измерении, которое мы даже представить себе не можем, существует бесконечное число проекций. Некоторые столь похожи на нашу, что можно сказать, они разделились лишь недавно и в них различаются только незначительные детали, а другие проекции вообще могут быть полной противоположностью нашей реальности. И вероятно, существуют проекции, в которых какой-то несчастный случай привел к поражению Александра Македонского от персов, Сципион проиграл Ганнибалу, Цезарь никогда не переходил Рубикон. Бесконечные, бесконечные проекции случайного разделения и повторного разделения по воле случая. Как знать! Но теперь, когда мы знаем, что вселенная полна случайностей, то почему бы и нет?

Но я так и не приблизился к фиксации самого момента. Думаю, что это случилось в конце 1926 или начале 1927 года. Дальше этой даты невозможно ничего оценивать, не обладая необъятными объемами данных из обеих проекций, которые можно было бы сравнивать между собой. Нечто такое, что произошло или, наоборот, не произошло в то время, привело к появлению результатов, которые, помимо всего прочего, предотвратили приход Гитлера к власти, а значит, и Вторую мировую войну, что, в свою очередь, привело к более позднему открытию деления атомного ядра в той проекции нашей дихотомии, если это подходящее для данной ситуации слово.

Так или иначе, я считаю его подходящим, ведь, как я уже говорил, эта проблематика ограничивалась для меня лишь сиюминутным любопытством. То, что меня сейчас тревожит, — гораздо важнее. И самое главное — это Оттили…

Как вы знаете, я был женат… И любил свою жену. Это был, как люди говорят, успешный брак, и у меня не было на