Сиротка. В ладонях судьбы - Мари-Бернадетт Дюпюи

Учитель, должно быть, ждал в коридоре. Держась немного скованно, он подошел, попрощавшись с уходившей Шарлоттой. Ошеломленная, Эрмина порывисто встала.

— Овид! Какой сюрприз! — дружеским тоном воскликнула она. — Рада вас видеть!

Он пристально смотрел на нее, словно хотел вдоволь насытиться ее лицом, улыбкой — всей ее по-прежнему волнующей красотой.

— Я попрошу Мирей приготовить нам чай. Дети сейчас на уроках с мадемуазель Дамасс, а родители отдыхают после обеда. Вы приехали на лошади?

— Да, у меня нет другого средства передвижения. Ваша подруга Шарлотта сказала мне, что вы завтра уезжаете. И куда? Во Францию?! Я правильно сделал, что решил заехать вас проведать. Наверное, уже слишком поздно отговаривать вас от этого безумия. Эрмина, вся Европа в крови и в огне!

— Не нужно преувеличивать, — раздраженно сказала она. — Ни в Париже, ни на остальной территории страны не ведется никаких военных действий. Прошу вас, Овид, садитесь возле печки, я сейчас приду.

Эрмина была рада хотя бы на несколько секунд укрыться от полного нежности взгляда зеленых глаз учителя. «Боже мой, какой шок я испытала, увидев его! Я не думала, что буду так потрясена». Она не торопясь пошла в кухню, где экономка с мрачным лицом чистила картошку.

— Мирей, не могла бы ты принести чай и бисквиты? На две персоны. К нам заехал Овид Лафлер.

— А! — проворчала Мирей. — Если мадам увидит его под этой крышей, снова напридумывает себе бог весть что.

— Мне все равно, понравится это маме или нет. Я не могу принимать его на улице в такой мороз!

С этими словами она вышла из кухни и вернулась к Овиду. Тот задумчиво разглядывал роскошную обстановку, отличавшуюся очень хорошим вкусом.

— Почему вы живете у матери? — поинтересовался он. — У меня сложилось впечатление, что я побеспокоил вашу подругу, постучав в дверь «маленького рая». Она даже не впустила меня внутрь.

— Шарлотта в последнее время так дорожит своей независимостью, что больше напоминает отшельника. И потом, мама нагружает ее работой: вязанием и шитьем. Иногда я завидую ей, что она живет одна со старым Мало — он такой хороший пес! А мой отец купил ей радиоприемник. Но отвечаю на ваш вопрос: я просто уступила просьбе матери. Когда она узнала, что я уезжаю в Европу, то попросила меня поселиться здесь. Я не могла ей отказать, тем более что это она финансирует мою поездку. Да и дети были рады. Они быстро ко всему привыкают, лишь бы быть вместе. Вы не представляете, как расцвела Акали! Она хорошо учится, и всякий раз, когда слышу ее смех, я радуюсь, что нам удалось вызволить ее из пансиона. Кстати, я отправила вам статью из «Пресс», написанную нашей дорогой подругой Бадеттой. Что вы об этом думаете?

— Замечательная статья, точное изложение ситуации! И очень трогательная, только, думаю, она ничего не изменит. Это безобразие будет продолжаться… Нет, я не опускаю руки, но что делать?

Мирей принесла им поднос с чаем. Эрмина коснулась пальцем чашки из тонкого китайского фарфора. Это был ее любимый сервиз, и она улыбкой поблагодарила экономку.

— Очень красиво, — заметил учитель. — Идиллическое убранство: эти красные цветы, пагоды, кривые ветви деревьев… Но мне это напомнило Японию, которая присоединилась к Гитлеру. Исход войны становится совсем непонятным. Неделю назад, 18 числа, Йозеф Геббельс[57]произнес речь в берлинском Дворце спорта перед многотысячной восторженной аудиторией. Он призывал к «тотальной войне ради победоносной войны». Закончил он свою речь такой фразой: «А теперь вставайте и пусть грянет буря!» Вот такая сейчас ситуация во Франции, а вы, которая мне так дорога, решили петь в Париже, содрогающемся под сапогами эсэсовцев!

— Да, — с достоинством подтвердила Эрмина, уже начавшая сожалеть о своей авантюре.

— У вас только этот аргумент, неуверенное «да»?

— Я больше не могу быть в разлуке с Тошаном. Можете считать меня идеалисткой, но я надеюсь встретить его там. А вы? Я надеюсь, вы женились?

— Вовсе нет! Мне пришлось разорвать помолвку. Я никогда не смог бы дать своей супруге то, чего она вправе желать: любви, преданности, детей… Я не способен обманывать. Попытался, но не смог. В моей жизни есть только вы, Эрмина.

Она отпила глоток чая, подумав, что была бы счастлива услышать это признание в декабре, когда связь между нею и Тошаном таинственном образом оборвалась. С тех пор все изменилось. Ей не терпелось уехать в Европу.

— Мне очень жаль. Что касается меня, то я похоронила нашу нежную дружбу. Но теперь я уеду не с таким тяжелым сердцем, потому что имела удовольствие повидаться с вами.

— Не играйте словами: я хотел бы подарить вам другое удовольствие, неважно где, — тихо произнес он почти ей на ухо.

Эрмина бросила обеспокоенный взгляд в сторону коридора: Мирей наверняка была где-то недалеко. Она испуганно встала и подошла к окну. Овид тут же оказался рядом. Он осмелился положить руку ей на плечо и прошептать:

— Это голубое бархатное платье вам очень идет. И я обожаю, когда вы распускаете волосы! Они восхитительные, такие светлые… Кажется, будто они живут собственной жизнью. Эрмина, я приехал, одержимый страстным желанием наконец овладеть вами. Соглашайтесь, ведь завтра вы уедете. Пойдемте отсюда, прошу вас!

Она отстранилась и смерила его взглядом, в котором сквозило презрение.

— Вы с ума сошли? — как можно тише сказала она. — Овид, такие речи вам совсем не к лицу! Что вы себе напридумывали? Что я послушно последую за вами в первый же дровяной сарай деревни и лягу на землю?

Под ее ледяным взглядом он отступил назад.

— Разумеется нет! Я тешил себя надеждой, что вы испытываете то же, что и я. Неисправимый глупец! Ну что ж, мне остается снова сесть в седло и вернуться в Сент-Эдвидж. До свидания, Эрмина. В глубине души я завидую вам: вы увидите Париж. Главное — берегите себя. Кто знает, может, после войны, если она когда-нибудь закончится, мы сможем дружить втроем: Тошан, вы и я.

Эрмина еле сдерживала слезы. Овид по-прежнему ей очень нравился. Он отрастил короткую каштановую бородку. Его глаза цвета молодой листвы были невероятно притягательны. Она снова увидела себя обнаженной рядом с ним в конюшне Лафлеров. Этот мужчина помог ей справиться со своей печалью, а также научил ее размышлять, отстаивать свое мнение.

— До скорого, — пробормотала она, пытаясь проглотить стоявший в горле ком.

— Вот вы уже разговариваете по-квебекски, — с насмешливой улыбкой сказал он. — Смотрите, не делайте этого при немцах. Иначе они поймут, что вы канадка, их грозный враг.