Анжелика в Новом Свете - Анн Голон

Это было непривычно — в такое время встретить Маколле в доме.

Она только открыла рот, чтобы поздороваться с ним, как он, приложив палец к вытянутым губам, знаком показал ей молчать. Потом с изяществом гнома старик на цыпочках пошел к входной двери и жестом пригласил ее последовать за ним.

Слышно было, как в глубине залы, за меховыми занавесками, потягивались и позевывали на своих нарах мужчины. Большой камин еще не был разожжен.

Анжелика закуталась в накидку, чтобы ее не пронял холод зимнего утра, прозрачного, словно сапфир.

— Что случилось, Маколле?..

Он все еще делал ей знак молчать и продолжал осторожно продвигаться вдоль снежного коридора, высоко поднимая ноги. Покрытый корочкой льда снег как-то странно попискивал под его ногами.

Это был единственный звук, нарушавший тишину.

На востоке все было окрашено розовым светом, окаменевший мир уже вырывался из ночной темноты.

Запах дыма, как обычно, витал в воздухе. Густой и неторопливый, дым тянулся сквозь щели между кусками коры, через отверстие в округлой крыше вигвама Маколле.

Анжелике пришлось чуть ли не на коленях проползать в вигвам вслед за стариком. В продымленном сумраке она не заметила ничего особенного. Тлеющие в очаге угли не могли как следует осветить лачугу, достаточно просторную, но загроможденную какими-то причудливыми предметами. И когда Анжелика различила фигуры троих индейцев, скрючившихся около очага, их полная неподвижность сразу же показалась ей странной.

— Вы видите? — проворчал старик.

— Нет, пока я ничего не вижу, — сказала Анжелика, кашляя от дыма, который драл ей горло.

— Подождите, сейчас я вам посвечу…

Он начал возиться со своим маленьким фонарем, сделанным из рога.

Анжелика с опаской рассматривала лежащих под одеялами индейцев.

— Что с ними? Они мертвы?..

— Нет… Хуже!

Ему наконец удалось зажечь свой фонарь.

Маколле без церемоний схватил одного из гуронов за прядь волос и приподнял его голову так, чтобы яркий свет фонаря упал на его лицо.

Индеец не сопротивлялся, безучастный, бесчувственный. Горячечное дыхание вырывалось из его груди, воспаленные, пересохшие губы были неприятного фиолетового цвета. Лицо пылало от жара и все оказалось испещренным темно-красными пятнышками.

— Оспа!.. — сказал Маколле.

Извечный ужас, внушаемый этой страшной болезнью, искривил губы старика, тайком блеснул в его взгляде под мохнатыми бровями.

Оспа!.. Черная оспа… Ужасная оспа…

Анжелика почувствовала, как дрожь пробежала по всему ее телу. Она не могла вымолвить ни слова. С расширенными от ужаса глазами она повернулась к Элуа Маколле, и они так и застыли, в молчании глядя друг на друга.

Наконец старик прошептал:

— Вот почему они свалились там ночью. Они уже были больны ею, этой красной болезнью!..

— Что же будет? — спросила она одним дыханием.

— Они умрут. Индейцы не переносят этой мерзости… Ну а мы… Мы тоже умрем… Не все, конечно. Можно и выкарабкаться, но уж лицо у тебя будет разукрашено, словно изъеденная червем кора.

Он отпустил голову индейца, который долго еще стонал, а затем снова безжизненно затих.

Анжелика, спотыкаясь, побежала к дому. Прежде всего она должна обрести рядом с собой Жоффрея, а потом уже можно думать, что делать. Иначе паника охватит ее. А если это случится, тогда, она знала, ее достанет только на то, чтобы схватить в охапку Онорину и, вопя от ужаса, спасаться с нею в морозном лесу.

Когда она вошла в залу. Кантор и Жан Ле Куеннек возились у очага: Кантор разжигал огонь, Жан подметал. Они поздоровались с нею ласково, весело. И при виде их ей вдруг открылась непосильная, страшная истина.

Они все умрут.

Выживет только один — овернец Кловис. Он уже болел черной оспой и выжил. Он предаст их земле, одного за другим… Предаст земле? Нет, скорее ему придется положить их тела под глыбами льда в ожидании весны, когда можно будет выкопать могилы.

Их спальня показалась Анжелике последним убежищем, а здоровый, сильный мужчина, спящий в их постели, — последним ее оплотом перед смертью.

Еще совсем недавно ее окружало только счастье. Счастье бесхитростное, запрятанное, затаенное, непохожее на то, что считает счастьем большинство людей, но, несмотря на все, счастье, потому что они вдвоем владели самым ценным, что есть на свете: жизнью, торжествующей жизнью.

Теперь смерть вползала к ним, словно туман, словно дым, стелющийся по полу, и, даже если они накрепко запрут все входы и выходы, она все равно проникнет к ним. Анжелика позвала вполголоса:

— Жоффрей! Жоффрей!

Она не осмеливалась даже коснуться плеча мужа, уже боясь заразить его.

Однако когда он открыл глаза и, улыбаясь, посмотрел на нее своими живыми, темными глазами, у нее появилась безумная надежда, что и от этой опасности он сумеет защитить ее.

— Что случилось, мой ангел?

— Гуроны мессира де Ломени больны оспой…

Она с гордостью отметила: он не вскочил, он спокойно поднялся, не проронив ни слова. Она протянула ему его одежду. Он пренебрег только одним — не полежал какое-то время, как любил обычно, потягиваясь после сна с наслаждением хищного зверя, который готовится к ежедневной битве за жизнь. Он молчал.

Да и что здесь было говорить, ведь он знал, что она не принадлежит ни к числу тех женщин, которые не могут правильно оценить обстановку, ни к числу тех, что цепляются за пустые слова утешения.

Он молчал, но она видела, что он напряженно думает. Наконец он сказал:

— Черная оспа? Навряд ли. Ну, предположим, что они принесли ее из Квебека, что там сейчас свирепствует оспа. Но такие болезни обычно появляются весной, с приходом кораблей. И если в Квебеке никто не болел оспой с осени, иначе говоря, с тех пор как замерзла река Святого Лаврентия, то это не может быть оспа…

Ход его мыслей показался ей правильным, разумным. Она вздохнула свободнее, и лицо ее порозовело.

Прежде чем выйти вместе с ней, он положил руку на ее плечо, на секунду крепко сжал его и сказал:

— Мужайся.

В вигваме Маколле Жоффрей де Пейрак долго стоял, склонившись над больными гуронами. Их лица были багровые. Когда приподняли их веки, увидели, что глаза у них словно налиты кровью. Дышали они тяжело, со свистом, и все трое были без памяти.

— Они и вчера, когда их перенесли сюда, были почти в таком же состоянии,

— объяснил Маколле. — Когда я их укладывал здесь, то решил, что они такие ошалевшие от холода.

— Ну, так что вы об этом думаете, Маколле? — спросил Пейрак. — Язык не поворачивается произнести, а? Да, это явные симптомы оспы, не отрицаю, но мы не видим еще характерных пустул на теле. Только красные пятнышки…