Анжелика в Новом Свете - Анн Голон

Канадец с сомнением покачал головой. Надо ждать. Ничего другого не остается.

Они тихонько обсудили втроем, какие меры предосторожности нужно принять, какие отдать распоряжения. Маколле сказал, что гуронов он берет на себя. Водка, он хорошо знает это по личному опыту, лучший защитник от всех повальных болезней. Он останется здесь, но с бочонком водки.

Покачивая головой, старик признал, что даже самые неприятные положения имеют, в конце концов, и свои преимущества. Что ж, он будет пить водку, еще чаще — полоскать себе горло, а также протирать руки после возни с индейцами.

Жоффрей де Пейрак сказал, что около его вигвама соорудят небольшой шалаш, чтобы он мог там париться по-индейски. Он должен париться и менять одежду каждый раз, перед тем как войти в дом.

— За меня не тревожьтесь, — успокоил их старик, — ведь я был среди монтанье и гуронов во время оспы, которая покосила их в 1662 году. Я ходил из одной деревни в другую и везде видел только смерть. И ничего, жив. Что же касается гуронов, то я буду поить их отваром из трав и поддерживать в вигваме огонь. Ну а что дальше, посмотрим…

— Я приготовлю вам провизию и травы для отваров, — сказала Анжелика.

Когда она шла по тропинке назад к дому, ей пришлось призвать на помощь все свое спокойствие.

Наступил день, розовый, холодный, ясный.

Войдя в залу, она вдруг столкнулась лицом к лицу с самым настоящим иезуитом. Пожалуй, более типичного иезуита здесь не сыщешь на сто лье окрест.

Это был священник среднего роста, кругленький, с простодушным выражением приветливого лица, смеющимися глазами, глубокими залысинами на лбу и роскошной густой бородой. Он носил черную сутану, сшитую из хорошего добротного дрогета, опоясанную черным поясом, на котором болтались нож, кошелек, а на груди его на шелковой тесьме висел весьма внушительный черный крест с медными уголками. Довольно толстая шея нависала над твердым стоячим воротником, поверх которого был отложной воротник из белого полотна.

— Разрешите представиться, сударыня, — сказал он. — Я отец Массера из общины иезуитов.

Его появление, да еще в такой момент, поразило Анжелику так, словно она увидела привидение. Она отступила на несколько шагов, и, чтобы не упасть, ей пришлось опереться о стену.

— Но откуда вы здесь, святой отец? — пробормотала она.

— Из этой кровати, сударыня, — ответил он, жестом указав в глубину залы,

— из этой кровати, в которую вчера вечером вы так заботливо сами уложили меня.

Только теперь она поняла, что он один из тех, кого они вчера в последнюю минуту вырвали из лап смерти.

Уж не его ли как раз она вчера нашла первым и с таким трудом вытащила из-под снега? Просто она не заметила его сутаны под задубевшим на морозе плащом.

— Да, это именно я, — сказал он, словно угадав ее мысли. — Вы, сударыня, вынесли меня из леса на своих плечах. Я был в сознании и все помню, но слишком закоченел, и холод настолько парализовал меня, что я не в состоянии был сразу представиться вам и поблагодарить.

Его глаза, продолжая улыбаться, в то же время изучали ее с острым вниманием, и за их веселостью можно было разглядеть хитрую сдержанность и крестьянскую сметку.

Анжелика растерянно провела руками по лицу.

— Отец мой, позвольте мне принести вам свои извинения… Я была так далека от мысли, что среди наших гостей находится иезуит… и потом, я под впечатлением такой ужасной новости…

Она приблизилась к нему и прошептала:

— Есть подозрение, что ваши гуроны больны черной оспой.

Добродушный отец Массера переменился в лице.

— О, дьявол! — воскликнул он, бледнея. Такое восклицание в устах иезуита свидетельствовало о крайнем его волнении.

— Где они?

— Здесь, рядом, в вигваме нашего старого Маколле.

И так как он направился к двери, она добавила:

— Подождите! Не выходите так, святой отец! На дворе ужасный мороз.

Она схватила длинный черный плащ с высоким воротником, который он положил на угол стола, сама набросила его ему на плечи и хорошо укутала.

Возможно, при других обстоятельствах она не сделала бы этого. Ну если бы, например, этого респектабельного иезуита ей представили в чьем-нибудь салоне. Но сейчас она была настолько оглушена тревогой, что поступки ее начинали опережать ее мысли, сейчас она особенно сильно чувствовала свою ответственность за здоровье каждого, а потому не в силах была видеть, как этот иезуит подвергает себя опасности простудиться, выходя раздетым на мороз. Она также подала ему его шляпу. Он удалился широким шагом.

И только тогда она подумала, что ей обязательно надо бы выпить чего-нибудь горячего, чтобы прийти в себя. Она подошла к очагу, налила в деревянную чашку немного кипятку и взяла со стола бутылку сидра.

За столом мужчины доедали похлебку, которую они сами разогрели. Некоторые размачивали куски холодной маисовой лепешки в стаканах, до краев наполненных водкой.

— А госпожа Жонас еще не выходила? — справилась у них Анжелика.

Они отрицательно помотали головами.

Они были смущены присутствием двух гостей, которые сидели на другом конце стола. Один из гостей был тот, что представился бароном д'Арребу.

Барон д'Арре6у, широкоплечий и крепкий мужчина с седеющими висками, благородной внешности, уже успел даже побриться. Другой был долговязый молодой человек с суровым выражением лица.

Но Анжелика, поглощенная своими мыслями, даже не обратила на них внимания. Ее беспокоило отсутствие госпожи Жонас, которая обычно вставала раньше всех, разводила огонь в очагах и принималась хлопотать на кухне.

Не было и мэтра Жонаса, не появлялась еще и Эльвира.

Может, они уже заболели?

А дети?

Прежде чем пойти справиться о них, она заставила себя принять все меры предосторожности, рекомендованные Жоффреем: прошла в свою спальню, сменила верхнюю одежду и вместе с платьем, в котором она была накануне, в праздничную ночь, вынесла все на мороз, сменила чепец, протерла руки и прополоскала рот водкой.

И только после этого с бьющимся сердцем постучала в дверь комнаты супругов Жонас. Услышав в ответ голоса, она с облегчением вздохнула и вошла.

Дети уже встали, оделись и играли в уголке, но все трое взрослых, сидя каждый на своей кровати, с каким-то остолбеневшим видом повернули к вошедшей Анжелике бледные лица, которые выражали беспредельное горе.

— Вы знаете? — прошептали они.

— Увы!

— Что с нами будет?

— Но вам-то откуда уже все известно? — спросила Анжелика.

— О, мы заметили это еще вчера вечером, почти сразу же, как вы их принесли.

— Почему же вы нам сразу же не сказали?