Анжелика в Новом Свете - Анн Голон

В последний раз Анжелика обежала взглядом заснеженное пространство от берега озера до опушки леса.

Там какой-то странный сугроб…

В этот момент луна в полном своем сиянии выползла из-за тучи, пучок серебряного света скользнул между ветвями и упал на этот холмик. Анжелика чуть не закричала.

Рассеянный свет, придавая новую форму теням, особенно четко вырисовывая бугры и впадины местности, вдруг на один миг выхватил из темноты очертания распластанной человеческой фигуры.

Она увидела, да-да, увидела под белым покрывалом мягкие очертания головы, тела…

А там, дальше, не откинутая ли это рука?..

С бьющимся сердцем она поспешила туда. Холмик снова был погружен в полумрак. Она бросилась на колени и с неистовством стала разгребать снег. Она что-то нащупала, еще не зная, что именно, но что-то она уже держала в своих руках, судорожно сжимающихся по мере того, как она тащила, и это были не листья, не земля, не… Но что же?.. Что можно было найти здесь под снегом?..

Она сняла перчатки, чтобы лучше прощупать пальцами, — материя!..

И тогда она принялась тянуть, изо всех сил тянуть. И что-то тяжелое, негнущееся показалось из-под снега. Это была рука человека.

Она продолжала разгребать, тащить, уже высвободила плечо, приподняла весь торс, и снег легко соскользнул с туловища, потому что снега было не так много, как раз столько, чтобы скрыть от взглядов тело человека, который упал тут от изнурения.

Высоко подняв фонарь, она посветила вокруг. Тут, под снегом, лежали и другие. Теперь она ясно угадывала их. Как же они не заметили их раньше? Ведь столько людей всего лишь несколько минут назад прошли здесь, совсем рядом с ними.

Она снова принялась за работу, и ей удалось окончательно вызволить первое тело и волоком перетащить его на открытое место, цепляясь за одеревеневшую одежду своими ноющими от боли голыми пальцами. От волнения она дышала так лихорадочно, что у нее огнем горело горло. И она была не в состоянии позвать на помощь.

К счастью, вблизи послышался голос графа, окликающий ее, — это Жоффрей де Пейрак вернулся за ней.

— Где вы?..

— Здесь, — ответила она, — идите скорее, скорее, вот они.

— О Боже! — воскликнул Жоффрей. И увидел, как она выходит из тени деревьев, согнувшись под тяжестью какой-то темной и неподвижной ноши.

Они выкопали из-под снега восьмерых. Восемь человек. Восемь существ, неразличимых под панцирями своих задубелых ото льда плащей, митассес и одеял. Неподвижные, они еще, кажется, дышали.

— Они живы. Они свалились здесь всего какой-нибудь час назад, и их припорошило снегом.

— Но кто они? — спросил Виньо.

— А кто, ты хочешь, чтобы они были? — вопросом на вопрос ответил Маколле.

— Ты же слышал, что сказал Перро. Раз они не привидения, и значит, канадские французы. Только эти безумцы могут прогуливаться в такую погоду по здешним местам.

Один из них — тот, которого нес Жак Виньо, — совсем заледенел и был словно бревно.

— Он же тяжелый, как дохлый осел, этот тип, бурчал себе под нос парижанин, с трудом продвигаясь по тропинке к форту, — уж он-то покойничек, тут спору нет, тот, кого ты тянешь на себе, сын мой! Это уж точно. У тебя на спине покойник, друг мой Жак!.. — И он торопливо перекрестился.

Что ж, даже язычник — а именно к их числу принадлежал Жак Виньо, — когда его разбивает паралич, неся свой крест, вспоминает об Иисусе Христе.

Вот она, ночь богоявления! Самая настоящая ночь богоявления!

В зале форта уже просто некуда было ступить. Те, что в ожидании оставались в доме, смотрели на входящих с ужасом. А они все шли, и спасители, как и спасенные, одинаково походили на призраков — покрытые снегом, с побеленными инеем бровями и подбородками.

У всех спасенных лихорадочно горели глаза, а во взглядах некоторых из них, казалось, еще отражался мрак потустороннего мира.

Жак Виньо свалил свою ношу прямо на стол, и одеревенелое тело с глухим стуком упало между блюдами и не убранными еще несколькими слитками золота. Бедняга Жак совсем выбился из сил. Он дышал, словно вытащенный из воды морской лев, и тряс своими посиневшими пальцами.

Четверо почти совсем не подавали признаков жизни, и их положили на пол, но остальные вроде бы начинали приходить в себя, и им помогли сесть на скамьи.

Судя по лицам спасенных, побелевшим от мороза, среди них были трое индейцев и четверо европейцев. Европейцы — все французы. Лицо мертвеца было закрыто капюшоном.

Французы основательно обросли бородами, в которых повисли сосульки, и теперь они подтаивали и падали на пол с тихим звоном разбитого стекла. Беднягам поднесли к губам чарки с водкой. Они выпили, и их дыхание стало более ровным и глубоким.

Опасный сон в холодной ночи, под снегом, который чуть не похоронил их под своим покровом, не превысил двух часов. Однако один из них был мертв. Тот, что лежал на столе.

Никола Перро подошел и, откинув капюшон из шерстяной ткани, скрывавший лицо мертвеца, глухо воскликнул:

— Боже! Пресвятая дева!.. Какая жалость!..

Он перекрестился.

Подошли другие и, узнав покойного, отшатнулись с такими же приглушенными возгласами. Страх, суеверный страх завладевал их сердцами, ибо того человека, застывшее в каменной неподвижности лицо которого они только что разглядывали, они уже давно считали мертвым, они догадывались, что он мертв, что он умер по меньшей мере около трех недель назад, там, на берегу озера Мегантик.

Это был лейтенант Пон-Бриан!..

Все обернулись к графу де Пейраку. Тот подошел, хмуря брови, и спокойно оглядел обтянутое бледной кожей лицо с закрытыми глазами. Одним пальцем он еще больше отодвинул капюшон, обнажив на виске черную звездочку. Крови вокруг раны почти не было, из-за холода.

Он кивнул. Да, это тот самый человек, которого он убил своей шпагой. И глаза его, которые он, как честный противник, сам закрыл ему, с тех пор не открывались.

Итак, все ясно, у них в доме покойник. Уже три недели прошло с того дня, как он умер, но благодаря морозу труп сохранился, спрятанный на ветвях дерева, куда положил его гурон, — так в этой стране обычно хоронят зимой, чтобы уберечь труп от лисиц и волков до той поры, когда оттает земля и можно будет выкопать могилу.

— Мертвый, — прошептала госпожа Жонас, наклонившись к Анжелике, которая хлопотала у очага, разогревая суп и мясо.

— Ну что ж…

— Это лейтенант Пон-Бриан.

Анжелика вздрогнула и выпрямилась. Она была у своего очага, на помосте, и могла видеть всю залу, сейчас являвшую собой странное зрелище: застывшие вокруг стола фигуры, созерцающие окаменевшее тело, распростертое между остатками праздничного ужина и поблескивающими слитками золота.