Вторая мировая война. Ад на земле - Макс Хейстингс

Но любой крестьянин из России или Китая или военнопленный в лагере счел бы морковный мармелад роскошью. Кеннет Стивенс, военнопленный, сидел в сингапурской тюрьме Чанги. Он писал: «Здесь мысли все время возвращаются к Еде, любовно задерживаются на ней, я думаю о Горшочке с тушеной Утятиной, об Омлете, о Рыбном Филе, Цыпленке Табака, Кеджери, Фруктовом Муссе, о Хлебном Пудинге и обо всех прекрасных блюдах, которые так хорошо готовили прямо у меня дома»79. Стивенс умер в августе 1943 г., так и не отведав больше ничего из любимых блюд. Только в 1945 г. вдова получила из рук его товарища по несчастью дневник мужа и узнала, какими фантазиями он терзал себя – или утешался – на краю могилы. Тем временем средний рост французских девочек в период между 1935 и 1944 г. уменьшился на 11 см, а мальчиков – на семь. Плохое питание способствовало эпидемическому распространению туберкулеза в Европе, и в 1943 г. у четырех бельгийских детей из пяти проявлялись симптомы рахита. В большинстве стран горожане страдали от голода больше, чем сельские жители, поскольку не имели возможности пополнить свой рацион за счет подсобного хозяйства. У бедных не было денег для покупок на черном рынке, который возникал в любой стране к услугам тех, кто располагал достаточными средствами.

Канаду, Австралию и Новую Зеландию проблемы с питанием затронули гораздо меньше, американцы же и вовсе почти их не ощутили. Рационирование Рузвельт ввел только в 1943 г. и то с весьма щедрыми нормами. Журнал для гурманов беззастенчиво изливался: «Пусть импорт европейских деликатесов и сократился, Америка располагает батальонами и полками вкуснейших блюд, поспешающих на защиту аппетита»80. Единственным дефицитом стало мясо, но американцам и это давало повод для жалоб. Домохозяйка Кэтрин Рене Янг писала мужу в мае 1943 г.: «Как надоело одно и то же! Хорошего стейка в глаза не увидишь, а ведь именно говядина требуется для подкрепления сил. Отец только что вернулся из магазина, не удалось ничего купить, кроме ненавистной кровяной колбасы»81. Но если качество питания в военное время и снизилось, количество потребляемой американцами мясной пищи едва ли уменьшилось даже в ту пору, когда крупные партии тушенки снаряжались на экспорт, в Англию и Россию.

Каждое государство по возможности ставит на первое место интересы собственного народа, не принимая во внимание ущерб, который оно может при этом нанести другим. Наиболее жестоко и безоглядно действовали члены оси, и последствия такой политики для покоренных ими народов были наиболее страшными: на Востоке нацисты откровенно морили голодом «низшие расы», лишь бы досыта накормить своих. Но режим оказался настолько слабым в вопросах административного управления, что импорт продуктов в рейх и голодная гибель советского населения отнюдь не достигли масштабов, запланированных министром сельского хозяйства Гербертом Бакке в его «Стратегии голода». Население оккупированных территорий с невероятной изобретательностью прятало от врагов урожай и упорно цеплялось за жизнь вопреки всем прогнозам нацистских диетологов, предусматривающих 30–40 млн голодных смертей. Впрочем, погибло немало людей. Сельское хозяйство СССР довоенного периода было на редкость неэффективным, а теперь еще значительная часть пахотных земель была захвачена вермахтом. Когда же эти земли удалось вернуть, оказалось, что почти вся сельскохозяйственная техника была украдена или уничтожена и землю опять-таки нечем было обрабатывать. В соответствии с политикой вермахта жить за счет захваченных территорий немецкие солдаты на Востоке потребили, по оценкам, 7 млн тонн русской пшеницы, зарезали 17 млн голов крупного рогатого скота, 20 млн свиней, 27 млн овец и коз, более 100 млн домашних птиц82.

Японцы также применяли в своей империи драконовские меры, чтобы обеспечить провизией свой народ, в то время как миллионы жителей Юго-Восточной Азии умирали от голода. Тяжелее всех досталось Китаю, крестьян там грабили и японцы, и собственные армии сопротивления. На провинцию Хэнань в 1942-м вслед за небывалыми морозами и градом обрушилась новая напасть – налетела саранча: в результате миллионы людей стронулись с места и погибали на глазах. Немногие свидетели с Запада не находили слов, чтобы описать этот кошмар: «Правительство норовило выжать из умирающих какие-то недоимки… Крестьяне, питавшиеся корой с деревьев и сухими листьями, обязаны были тащить последний мешок риса сборщику налогов»83. Хотя союзники до подобных зверств не опускались и на их совести жертв намного меньше, национальный эгоизм процветал и здесь. Соединенные Штаты настаивали на том, чтобы и гражданское население дома, и солдаты за морем получали самый щедрый паек, каких бы усилий ни стоила транспортировка этих припасов. На каждый фунт провизии, которую японцы доставляли своим гарнизонам на островах – многие там, например, в Рабауле, последние годы войны были заняты больше работой в своем подсобном хозяйстве, чем боевыми действиями, – американские корабли везли две тонны. Отчасти нежелание американцев пользоваться чужими припасами было вызвано недостаточным профессионализмом других народов в сложном деле консервирования пищи: восемь американских пилотов скончались от ботулизма, поев австралийской свеклы из банки. После этого на места были отряжены американские специалисты, которые должны были научить местных жителей правильно обрабатывать продукты. Майор Белфорд Сибрук из знаменитой сельскохозяйственной компании штата Нью-Джерси прививал цивилизацию в Австралии. Coca-Cola открыла 44 завода в непосредственной близости от театров войны и продавала 95 % от общего числа безалкогольных напитков, появлявшихся в гарнизонных лавках. США сократили ранее согласованные поставки мяса в Великобританию, чтобы не снижать уровень потребления собственных солдат и гражданского населения. Генерал Брегон Сомервелл, известный англофоб, в 1943 г. поддержал мнение своего руководителя транспортировок: англичане, дескать, все еще живут «прилично», вполне могут немного затянуть пояса84.

Для итальянцев голод сделался грозной и неотступной реальностью с того самого момента, как страна в 1943 г. превратилась в поле боя. «У моего отца не было постоянного дохода, – вспоминала дочь некогда преуспевавшего римского издателя. – Сбережения разошлись, нас было много, два брата прятались от мобилизации. Я ходила вместе с отцом в бесплатную столовую, а мать стеснялась. Мы варили суп из очисток бобов. Оливкового масла в глаза не видели: за бутылку просили 2000 лир, а свой дом мы бы продали не более чем за 70 000. Мы покупали, что могли, на черном рынке, выменивали на серебряные столовые приборы, простыни, вышитые скатерти. Серебро ценилось дешевле муки, мы отдали за мясо и яйца даже приданое. В ноябре наступили холода, и пришлось выменивать уголь: самые длинные очереди выстраивались перед угольными лавками. Мешки таскали тоже мы, женщины: мужчинам нельзя было показываться на улицу [чтобы не мобилизовали в армию или на трудовой фронт]»85.

Всем правил голод. Австралийский корреспондент Алан Мурхед писал из Италии: «Мы наблюдаем моральную деградацию народа. Не осталось ни гордости, ни чувства собственного достоинства. Животная борьба за существование, и больше ничего. Еда. Только это одно имеет значение. Еда для детей. Еда для меня. Еда ценой любого унижения и злодеяния»86. Порой у матери не было иного способа накормить семью, кроме торговли собственным телом, чему был свидетелем английский сержант Норман Льюис в 1944 г. В муниципальном здании на окраине Неаполя он обнаружил группу солдат и с ними женщин, одетых в обычные для горожанок одежды, чистых, с виду – обычных женщин из рабочего класса, вышедших в магазин и поболтать. Но рядом с каждой женщиной высился небольшой столбик консервных банок и выяснилось, что любая из них готова прямо в этом общественном месте заняться любовью с тем, кто добавит к ее добыче еще одну баночку. Женщины сидели совершенно тихо, не говорили ни слова, лица отсутствующие, застывшие, словно высеченные в мраморе. Они могли бы с тем же равнодушием продавать рыбу – вот только на рыбном рынке суеты и оживления больше. Ни заигрывания, ни откровенных предложений, никаких соблазнов, не мелькнет даже якобы случайно хотя бы полоска обнаженного тела… Один солдат, слегка под хмельком, послушавшись непрерывно подначивавших его приятелей, наконец поставил рядом с женщиной свою банку, расстегнул штаны и лег на женщину. Бедра его задергались и очень быстро остановились – не прошло и минуты, как он уже поднялся и застегнулся. Как будто только и хотел поскорее покончить с этим. Словно наказание отбывал, а не предавался акту любви87.