Нежность - Элисон Маклауд

– Да, спасибо, – бросила она в ответ. И взяла листок. Но это оказалась лишь писчая бумага, бланк из мотеля «Пилигримы». И никакого ключа.

Уважаемая миссис Кеннеди!

Пожалуйста, ничего не говорите вслух. Мне очень жаль сообщать вам, причем именно таким образом, что у вас в доме, на телефоне и на патио установлены подслушивающие устройства: маленькие радиомикрофоны. Не знаю, записывают ли они прямо сейчас. Простите меня за вчерашнее. Это было не то, что вы подумали, я вас не фотографировал, во всяком случае вчера. Но я фотографировал вас раньше, и думаю, что вы это уже поняли. Надеюсь, вы сочтете возможным проводить меня к машине, она стоит на улице, я должен вам кое-что отдать. Возможно, оно окажется вам полезным. Это единственное, что я могу вам дать, чем могу загладить свою вину. Затем я оставлю вас в покое. Буду весьма признателен, если вы теперь вернете эту записку мне.

Искренне ваш

Мел Хардинг

Она вгляделась в его лицо. Глаза были красные, в кровавых прожилках. Он не брился. Одежда выглядела так, словно он спал не раздеваясь.

Она презрительно сморщилась. Сложила записку, вернула ему и закрыла дверь за ними обоими. Уменьшение масштабов уже причиненного ущерба. Больше ничего.

Идя по дорожке перед собственным домом, она скрестила руки на груди. Ей не терпелось, чтобы этот человек наконец исчез из их жизни. Может быть, он упивается мыслью, что она и ее семья теперь находятся каким-то образом в его власти. Что ж, пускай тешится фантазиями. Джек вчера обещал ей, что добьется его увольнения, и выполнил обещание. И объяснил ей, что это – Бюро. Их соотечественники, американцы. А вовсе не Советы. В голове не укладывалось.

У машины пришелец потянулся через открытое окно к отделению для перчаток, открыл его, достал конверт из коричневой бумаги и протянул ей. Она заглянула внутрь и увидела маленький конвертик, а в нем – квадратик негатива. Он выскользнул ей на ладонь. Она подняла взгляд, удивленно моргая.

– Слушание на главпочтамте, – объяснил он. – Отпечаток есть у Гувера. Я сам ему отослал. Извините, у меня нет оправданий. Как видите, негатив не у него, но, честно говоря, это не имеет никакого значения. Я уже не могу ничего исправить. Максимум, что я могу сделать, – вот. Не забудьте передать мужу, чтобы он приказал обследовать дом и убрать все жучки – в осветительной арматуре, телефонах, розетках, выключателях и так далее.

Она приоткрыла рот, но слова не шли. Свитер словно плавал на теле, и казалось, что она мерзнет, хотя утро выдалось теплое.

– Скажите, что вы пошутили, – наконец выговорила она.

– В Бюро поговаривают, что Директор установил жучки во всем Министерстве юстиции, даже в личном лифте генерального прокурора. Что такое один частный дом по сравнению с этим? Хотя… миссис Кеннеди… – он смутился, – я могу вас заверить, что в… приватных помещениях… ничего такого нет. Люди вашего мужа не найдут там ничего такого, что вас огорчило бы.

И он кивнул, единожды, словно говоря: я больше не буду вас беспокоить.

Она почувствовала, что глаза наполняются слезами – от потрясения, – и склонила голову. В глаза бросились его туфли – те же, в которых он дежурил, теперь погубленные соленой водой. Неужели у этого человека нету приличной пары обуви на смену? Он походил на бродячую собаку, и это раздражало. Даже отвращало. Хотелось крикнуть: «Кыш! Пошел вон! Нет у нас ничего для тебя!»

Но конечно, туфли – ничто в сравнении с тем замечательным фотоаппаратом. Она слегка встряхнулась. Агент Хардинг, Мел Хардинг. Так его зовут. Стоя перед ней, согбенный грузом запоздалого раскаяния, он выглядел жалко – еле ползающая ничтожная тварь.

Эта живая картина словно подтолкнула ее заговорить, сказать хоть что-нибудь.

– Надеюсь, ваше следующее задание будет не таким… запутанным, – выдавила она. «Кыш! Пошел вон!» Разделяющий их низкий штакетник опутали осенние паутинки, на которых дрожали капли росы. Какое все хрупкое – все их судьбы висят на ниточке – и как все ужасно, думала она.

Он не мог смотреть ей в глаза, не мог заговорить. Совсем не так он заранее представлял себе эту сцену. Сумбур страха и горя рвался сквозь череп наружу: давление за глазами нарастало, словно вместе с револьвером, кобурой и значком сегодня утром у него отобрали всяческую защиту.

Во дворе Большого дома истерически забрехала одна из семейных собак, и Джеки подскочила. Должно быть, псы увидели кроликов на лужайке. Она заставила себя протянуть руку. Чем скорее она закончит этот разговор, тем скорее удалится агент Мел Хардинг.

Край рукава задрался, и Хардинг увидел запястье, охваченное полосой жирного синяка, – за эту руку он тащил ее вчера из воды. Он принял незаслуженную вежливость и протянул руку в ответ. Рискнул. Она взяла его ладонь, хоть та и была красной, воспаленной. Не отпрянула. Встряхнула его руку – единожды, легко – и повернулась спиной.

Большую часть жизни он чувствовал себя прокаженным, изгоем общества, но вот пожалуйста – хорошенькая молодая жена сенатора. Не просто хорошенькая, но милая. Она добрый человек. Если уж за что-нибудь взялась, старается изо всех сил. Но при этом неожиданно застенчива. Свой своего всегда узнает. Ей нелегко общаться с незнакомцами. Она не так уверена в себе, как голосистые сестры Кеннеди. Даже немножко странновата. «С чудинкой», как выразилась бы его мать.

Но не успела она сделать и нескольких шагов, как он заставил себя сказать, потому что чувствовал – это должно быть сказано:

– Миссис Кеннеди, это очень хорошая книга.

Он чувствовал, как дрожит кадык.

– Я все это время ее читал. Я надеюсь… надеюсь, она выиграет дело.

Она обернулась: снимок в три четверти.

– Да. – Она поколебалась. – Я тоже… Мел.

Утренний свет был белым, как пересвеченная пленка. Перламутровая лучистость. Он поднял руку – не столько в приветствии, сколько в прощании.

– Спасибо вам, миссис Кеннеди.

Она сказала так тихо, что он едва расслышал:

– Жаклин.

И исчезла в доме.

Через краешек окна в прихожей она смотрела, как он сидит в машине, на месте водителя, уронив голову на руль. Наконец он развернулся на узкой дороге, слегка пробуксовывая на песчаном краю придорожной канавы, и укатил в неведомую даль. Она пожелала ему удачи. Это все, что она могла выдавить из себя. Но в гневе от его признания – и в стремлении разорвать их странную близость – она кое-что от него скрыла.

Вчера в воде, когда он ее вытащил, ей грозила опасность – и она