Нежность - Элисон Маклауд

– Вы вообще никакого права не имеете фотографировать, – сказала она почти неслышно. Она имела в виду «фотографировать меня». Но не могла открыто обвинить его, как бы ей ни хотелось. Угловатая челюсть упрямо выдвинулась вперед.

– Я думал, вы в церкви, миссис Кеннеди, на девятичасовой мессе, со всей семьей.

К воде подбежали, запыхавшись, миссис Клайд и Мод. Миссис Клайд вошла в воду, ковыляя на варикозных ногах, чтобы закутать свою подопечную в большое полосатое полотенце. Чайки над головой визжали и пикировали. У него колотилось сердце. Он не может себе позволить провалить еще одно задание.

Джеки Кеннеди, не отводя глаз, обратилась к двум женщинам:

– Спасибо, миссис Клайд. Спасибо, Мод.

Это означало: «Пожалуйста, оставьте нас немедленно».

Они отошли назад, на пляж, к дюнам, и стали ждать – терпеливо, как часовые.

– У меня нет возможности ходить к мессе, мистер Хардинг.

– Прошу прощения. Я не…

– Мне больше нельзя появляться в Хайаннисе. Я вам об этом уже сообщала.

Она говорила тихо, запыхавшись, но с напором.

Она имела в виду выпуск журнала «Лайф» примерно двухнедельной давности. Тема номера: «Джеки Кеннеди, прелестная жена главного кандидата в президенты».

После выхода журнала, стоило ей пройти по главной улице Хайанниса, непременно собиралась толпа. Женщины хотели знать, где она купила розовое платье, в котором позировала для обложки журнала, или в какую парикмахерскую она ходит, когда живет в Хайаннисе. Мужчины глазели. Кое у кого хватало соображения спросить, как поживает ее муж – местный мальчишка, пришедший к успеху. Она неизменно улыбалась, но в душе чувствовала, что все это превыше ее сил – всеобщее внимание, вторжение в ее жизнь, фамильярность, с которой совершенно незнакомые люди называют ее «Джеки». Ее так звали только близкие друзья и родные. Хардинг знал: свекровь Джеки беспокоится, что жизнь жены политика окажется невестке не по силам, и не скрывает этого. Все это было в сделанных им магнитофонных записях.

– Прошу прощения, миссис Кеннеди, – повторил он. – Я думал, что хотя бы в церковь с семьей по воскресеньям вы все еще ходите. Я не знал, что вас и там беспокоят. Если хотите, мы поставим еще одного охранника возле церкви. Я бы сам вас охранял, только я не работаю по утрам в воскресенье.

Он чуть не добавил «как видите», но вовремя остановился – вдруг это прозвучит насмешкой.

Глаза у нее были как расплавленная лава.

– Дайте сюда пленку.

Она протянула руку с раскрытой ладонью. Локтем другой руки она прижимала к себе ласты. Как жонглер в цирке: полотенце соскальзывает, трусы сползают, ласты тяжелые.

– Понимаете, миссис Кеннеди, это у меня хобби такое – фотография. Мистер Кеннеди-старший разрешил мне фотографировать на пляже. Извините, если я застал вас врасплох. Я фотографировал только вол…

– Я жду, мистер Хардинг. – Она смотрела на фотоаппарат. И даже как будто мысленно оценивала его. Хардинг впервые вспомнил, что она и сама когда-то занималась фотографией: «фотограф-расследователь» газеты «Таймс-геральд».

Ни один из них не ожидал того, что случилось: отмель накрыла еще одна волна, стена воды, гонимая ветром, не меньше пяти футов высотой.

В суматохе – в равнодушно обрушившемся на них Нантакетском проливе – она, кажется, на миг так же забеспокоилась о его фотокамере, как и он сам. Он заметил заботу, мелькнувшую у нее в глазах. «Ваша „Лейка“!» Тут штатив опрокинулся, фотоаппарат вместе с опорной пластиной полетели куда-то, и она выскочила из воды во весь рост, чтобы поймать их, как футбольный центровой.

Он видел, как ее ласты уносит обратная волна. Дно ушло из-под ног. Он снова пошатнулся. Очки свалились. Она сделала перекат, сальто, нырнула в набегающую волну и на долгие несколько секунд исчезла. А когда снова появилась, то удаляясь, а не приближаясь. На миг он испытал облегчение. Его оставили в покое.

Но тут же задался вопросом: куда ее понесло? Где она? Он неуверенно шагнул вперед, и холод ударил его в грудь. Огромный объем воды ощущался странно. Мальчиком на Кони-Айленде Хардинг иногда забредал в волны океанского залива, но мать каждый раз напоминала ему про беды с кожей и предостерегала, чтобы не заходил слишком глубоко. Высокий крепкий мужчина – никто и не подумает, что он не умеет плавать. Зачем он свалял такого дурака? Теперь миссис Кеннеди на него рассердилась.

И уплыла.

Он прищурился против солнца, вглядываясь в волны, но тщетно. Ее нигде не было – господи Исусе! И тут что-то коснулось его ноги. Ступня?

Он поглядел в воду, но она утратила прозрачность. Прибоем перебаламутило песок. Ему показалось, что он видит ступню, работающую как поршень. Может, она всплыла глотнуть воздуху?

Волна прокатилась у него над головой, чуть не сбив с ног.

Обратное течение было очень сильным.

Он, шатаясь, побрел глубже в прибой – насколько осмелился. Волны колотили его. Еще одна прокатилась над головой. Когда снова схлынуло, он оказался в воде по ключицы. Как это вышло, черт возьми?

И где она? Большую часть своей жизни он прожил в онемении, которое глушило страх. Тревога – да, он тревожился и беспокоился постоянно, но страх был редкостью. Видно, у него в голове что-то поломалось в тот день, когда отец не вернулся домой. Какая-то часть души отмерла. Но дыра внутри оказалась полезной и часто пригождалась ему в работе агента.

А вот теперь он почувствовал страх. Страх за нее. Страх за себя.

Оставаться на ногах и не дать себя затащить еще глубже в воду оказалось трудно. Он начал расстегивать ремень – вдруг понадобится что-то вроде троса для буксира. Он успел снять ремень, когда его руки под водой коснулась другая рука.

И снова исчезла.

Он шарил в волнах.

Сердце отбивало секунды.

И тут она уцепилась за его руку.

Только благодаря немалому росту и весу он смог вытащить себя и ее на берег. И лишь убедившись, что она прочно стоит на твердой земле, отпустил ее руку. Она была бледна. Отвернулась, выкашливая воду на песок. Может, ее тошнит? Одна рука у нее была все еще обмотана водорослями.

Наконец она повернулась к нему, и какой-то сигнал – невольная вспышка сочувствия или уходящая тревожность – проскочил между ними.

Он снова увидел ошарашенное лицо, знакомое по нью-йоркскому снимку. Но теперь хуже. Гораздо хуже. Она всерьез напугана.

Она подтянула трусы, и он отвернулся, застеснявшись, словно снова вторгся непрошеным. Она с каменным лицом наклонилась за полотенцем, которое плавало под ногами на мелководье. «Лейку» давно унесло, но ему было все равно. Ему хотелось только добраться до