Кузница души - Маргарет Уэйс

— Как… как ты это сделал? — выдохнул Рейстлин, все еще цепляясь за стену.

Карамон остановился, встревоженный диким сумасшедшим взглядом брата.

— Сделал что, Рейст?

— Магия! — в ярости выкрикнул Рейстлин. — Магию!

— А, это, — Карамон пожал плечами, застенчиво и мягко улыбнулся. — Я всегда мог. — Его лицо стало серьезным, даже суровым. — Большую часть времени магия мне не требуется, раз у меня есть меч и все такое, но тебе было по–настоящему плохо, а я не хотел тратить время на бой с этой пиявкой. Не беспокойся об этом, Рейст. Магия может оставаться твоим маленьким талантом. Как я уже сказал, она мне редко требуется.

«Это невозможно, — сказал себе Рейстлин, с трудом овладевая своими мыслями и пытаясь думать ясно. — Карамон не мог в одну минуту достичь того, на что у меня ушли годы. Это не имеет смысла! Что–то не так… Думай, черт бы тебя побрал! Думай!»

Его мыслям мешала не физическая боль. Это была старая внутренняя боль, грызущая, глодающая его отравленными клыками. Карамон, сильный и добродушный, добрый и ласковый, открытый и честный. Карамон, всеобщий друг.

В отличие от Рейстлина — слабака и «Проныры».

— Все, что у меня когда–либо было — это моя магия, — четко проговорил Рейстлин, впервые в жизни, как ему казалось, четко и ясно думая. — А теперь это есть и у тебя.

Используя стену как опору, Рейстлин поднял руки, сложив большие пальцы вместе. Он начал произносить слова, которые должны были призвать магию.

— Рейст! — Карамон попятился. — Рейст, что ты делаешь? Очнись! Я тебе нужен! Я позабочусь о тебе — как всегда, Рейст! Я же твой брат!

— У меня нет брата!

Под слоем холодного твердого камня кипела и клокотала ревность. Камни содрогнулись, треснули. Ненависть расплавленным алым потоком хлынула сквозь тело Рейстлина, через его ладони, охватила Карамона и вспыхнула пламенем.

Карамон закричал, пытаясь сбить огонь, но от магии не было спасения. Его тело усыхало, корчась в огне, и постепенно становилось телом старого высохшего человека. Старика, одетого в черные одежды, на чьих волосах и бороде еще плясали угасающие языки пламени.

Фистандантилус шел к Рейстлину, протянув руку вперед.

— Если твой доспех — всего лишь окалина, — тихо проговорил старик, — я найду трещину.

Рейстлин не мог двинуться с места, не мог обороняться. Магия отняла его последние силы.

Фистандантилус стоял перед Рейстлином. Черные одежды старика были потрепанными клочьями ночной тьмы, его плоть прогнила и истончилась, кости были видны сквозь кожу. Его ногти были длинными и острыми, длинными, как у мертвеца, а глаза светились тем огнем, который горел и у Рейстлина в душе, тем огнем, который оживил мертвого. С тонкой, почти бесплотной шеи свисала цепь с камнем–кровавиком.

Рука старика коснулась груди Рейстлина почти ласкающим движением, дразнящим и мучительным одновременно. Фистандантилус погрузил руку в грудную клетку Рейстлина и схватил его сердце.

Как умирающий воин хватается за древко стрелы, пронзившей его тело, так и Рейстлин схватился за запястье руки старика, сомкнул на ней пальцы железной хваткой, которую не разжала бы даже смерть.

Пойманный, попавший в ловушку, Фистандантилус попытался разжать пальцы Рейстлина, но уже не мог ни освободиться, ни удерживать сердце юноши с той же силой.

Белый свет Солинари, алый свет Лунитари и невидимый черный свет Нуитари — свет, который Рейстлин теперь мог видеть — слились в одно перед его меркнущим зрением, став единым немигающим оком.

— Ты можешь взять мою жизнь, — сказал Рейстлин, крепко держа Фистандантилуса за руку, в то время как старик держал его за сердце. — Но в обмен ты будешь служить мне.

Око подмигнуло ему и исчезло.

— Он убил собственного брата? — с недоверием повторил Антимодес то, что только что сообщил ему Пар–Салиан.

Антимодес не принимал участия в Испытании Рейстлина. Ни покровитель, ни наставник испытуемого не имеют права участвовать. Антимодес испытывал нескольких других молодых магов. Большинство держалось хорошо, все прошли, хотя ни одно из испытаний не завершилось так драматично и неожиданно, как у Рейстлина. Антимодес жалел, что пропустил его. Жалел, пока не услышал эти слова. Теперь он был потрясен и сильно обеспокоен.

— И молодому человеку дали алые одежды? Друг мой, в своем ли ты уме? Я не могу вообразить себе более злого деяния!

— Он убил иллюзию, призрак, принявший облик его брата, — подчеркнул Пар–Салиан. — По–моему, у тебя самого есть братья и сестры, разве не так? — спросил он с многозначительной улыбкой.

— Я понимаю, о чем ты, и да, были минуты, когда я желал бы увидеть брата горящим в огне, но мысль была далека от того, чтобы сделать ее реальностью. Знал ли Рейстлин о том, что это иллюзия?

— Когда я спросил его об этом, — ответил Пар–Салиан, — он посмотрел на меня и сказал так, что у меня мороз пошел по коже: «Разве это имеет значение?».

— Бедный юноша, — сказал Антимодес со вздохом. — Бедные юноши, я должен сказать, раз уж второй брат был свидетелем собственного убийства. Это было необходимым?

— Я решил, что было. Это может показаться странным, ведь Карамон физически сильнее из них двоих, но он гораздо больше зависит от брата, чем Рейстлин от него. Демонстрацией этого события я надеялся порвать эту нездоровую связь, убедить Карамона в том, что ему нужно строить собственную жизнь. Но, боюсь, мой план оказался неудачным. Карамон полностью оправдывает своего брата. В его глазах Рейстлин был болен, не в своем уме, и не может отвечать за совершенные тогда поступки. Ко всему прочему теперь Рейстлин зависит от брата больше, чем когда–либо.

— Как его здоровье?

— Плохо. Он будет жить, но только потому, что его дух силен, сильнее, чем тело.

— Так значит, встреча Рейстлина и Фистандантилуса состоялась. И Рейстлин согласился на сделку. Он добровольно отдал свою жизненную силу, чтобы накормить эту мерзкую пиявку!

— Встреча и сделка состоялись, — осторожно сказал Пар–Салиан. — Но, думаю, на этот раз Фистандантилус получил больше, чем обычно.

— Рейстлин ничего не помнит?

— Совершенно ничего. Фистандантилус позаботился об этом. Думаю, он не хочет, чтобы юноша что–то помнил. Рейстлин согласился на сделку, но не умер, как другие. Что–то сохранило ему жизнь. Если когда–нибудь Рейстлин все вспомнит, то, думаю, это Фистандантилус окажется в опасности.

— А что думает сам юноша по поводу того, что с ним случилось?

— Думает, что само Испытание пошатнуло его здоровье, оставило его со слабым сердцем и легкими, которые будут источником его мучений до конца жизни. Он винит в этом свою схватку с темным эльфом. Я не пытался разубедить его. Если бы я сказал ему правду, он бы мне не поверил.