(не)случайный наследник для магната - Вероника Колесникова

Я продиралась сквозь бездонную бочку, фиолетовые, терзающие сны без сновидений, черную дыру, поглотившую все галактики. Цеплялась, как растущее растение, поднимающееся к солнцу, усиками и листиками за все воспоминания, мысли, маленькие и не очень, чтобы пробиться сквозь эту душащую, слепящую вату навалившегося лекарственного, болезненного сна.

Калейдоскопом обрушивались картинки моей жизни – недолгой, счастливой и не очень, с хорошими и тяжелыми днями.

Вот по совету Лизы я делаю тест на беременность, устав от неопределённого состояния регулярной тошноты. В шоке пытаюсь принять открывшуюся действительность.

Вот выхожу из роддома с небольшим плюшевым голубым конвертом, в котором таится самое главное мое сокровище размером с небольшую куклу, с красным, сморщенным сонным личиком.

Вот возвращаюсь в свою квартиру, которую мы теперь делим с Лизой и ее братишкой – ей удалось оформить опеку и она забрала его к нам.

Вот на моем пороге появляется товарищ Игоря – Ганджуба с какими—то свертками: одеждой и игрушками для крохи. Его явно прислал Игорь. Выгоняю этого лысого бандита — ауешника из квартиры, кричу в подъезд проклятия ему и всем его дружкам долго и протяжно, а после реву в ванной комнате, а Лиза пытается успокоить, напоминая, что от стресса может пропасть молоко.

— Даже из тюрьмы мне нет покоя от этого чертова Жука, даже из тюрьмы достает! – вою я, а Лизка понимающе шепчет что—то в замочную скважину.

— Все пройдет, пройдет, забудется, — говорит она, и я знаю, что так и будет, но Ганджубе сказала кратко и зло: чтобы ноги его в этой квартире не было, ни его, ни Жука. Пусть так и передаст своему другу.

Игорь сидит в тюрьме за покушение на жизнь человека, но подробности меня не интересуют, потому что посадили его в то же время, когда я потеряла свой билет на другую, счастливую, красивую, любящую, светлую жизнь.

Он в любом случае виноват, хоть и адвокаты пытались убедить судью в обратном, стараясь смягчить наказание. Понятия не имею, что там было за дело – мне хватило от него… всего…

А вот Алешенька впервые пополз ко мне, резво перебирая своими маленькими пухлыми ручками, передвигаясь по—пластунски, как солдатик по полу— уверенно, быстро, споро. Видя перед собой главный ориентир – мамины руки.

И последнее видение – как я, оправив шарф, ступаю на пешеходный переход, толкая впереди себя коляску, как падаю от бессилия и лечу в липкие объятия фиолетовой мглы, слыша краем сознания голос, который всегда был со мной все эти дни, недели, месяцы – голос Алексея Грецких, предавшего мое доверие и мою первую искреннюю любовь.

…В тот день, поняв, что женатый мужчина, поиграв чувствами наивной девочки, бросил ее, я не сразу поняла, что мне нужно делать. Как вообще ведут себя в таких обстоятельствах?

Однако, бросив сумку с вещами, захватив только паспорт и кое—какую наличность, отправилась к нему в гостиницу. Если уж говорить, то с глазу на глаз. Не доверяя телефону такую интимную вещь, как анатомическая трепанация моего сердца.

— А он с утра уже съехал, — удивленно рассматривая меня, сказала Ирина. По этому косому взгляду и вспомнила ее – действительно, она была в нашем детском доме, но выпустилась гораздо раньше. Устроила жизнь, нашла работу… — Съехал, вещи забрал, да и был таков.

Был таков…

«Алеша, Алешенька…» — шептала тогда точно также, как в бреду.

Я тогда сразу рванула в аэропорт. Ждала, думала, что на самолет—то он все равно явится, и там я его встречу. Где была моя гордость? Не знаю. Наверное, в такие особенно тяжелые моменты жизни, как этот, все остальные чувства просто выключаются, чтобы потом, спустя месяцы, включиться, опаляя стыдом в воспоминаниях. Он не появился.

Дома я рыдала в подушку неделю, и только потом поняла, что нужно что—то делать, двигаться дальше, жить, как будто ничего со мной не случилось…

А после сделала тест на беременность…

— Орехова! — услышала свою фамилию в даже вздрогнула от неожиданности – провалившись в собственные воспоминания, не могла сразу понять, где я и кто.

Повернулась на голос, постаралась раскрыть глаза, покрывшиеся корочкой от сухих слез.

— Так. Реакция есть.  Все позади. Все в порядке, Таисия. Жить будете, — я поняла, что это говорил врач. Голова кружилась, сознание все время пыталось провалиться обратно в спасительные недра темноты.

— Где мой сын? — прошептала, хотя хотела закричать.

— Сын? С сыном вашим все в порядке. Он с отцом. Но вы не волнуйтесь. Они вместе уже почти сутки – у вас было сильное истощение, температура, чудом вообще остались живы. Что же вы себя так не бережете?

У меня в голове все помутилось.

— С каким отцом?

— Как – с каким? Со своим. Алексеем Юрьевичем Грецких. Вот, он вам записку написал и передачу тоже принес. К вам пускать посетителей нельзя, но по телефону говорите сколько угодно. Сестра сказала, что ваш сотовый в пакете. Вы пока отдыхайте, я приду еще раз после осмотра.

— С каким…отцом? – снова прошелестела я, с трудом подняв руку. Сухой плетью она бессильно опала на больничное покрывало.

— Ну это уж вы сами с ним разбирайтесь, — нервно ответил врач. — Хорошо, что он оказался рядом, иначе не знаю, куда бы мы ребенка в инфекционном отделении дели. Пошли навстречу, а куда деваться?

Он будто бы оправдывался, а мне хотелось посмотреть в его глаза, которые он старательно отводил, чтобы задать самый главный вопрос: «Что же вы наделали?».

— Не переживайте, процедур сегодня уже не будет, а вот с завтрашнего дня все начнем: уколы, физиолечение, все, что нужно.

— Когда я могу пойти домой?

Он поднял бровь дугой.

— Не торопитесь, Таисия, — он мельком заглянул в мою карту, проверив имя. Причмокнул языком – видимо, оно его удивило. — В вашем состоянии я бы не торопился домой. Выпишем вас как только, так сразу.

Он сразу встал, чтобы, видимо, не пререкаться с нервной больной, поспешил покинуть палату. Как только врач вышел, я сделал попытку встать. Голова ужасно кружилась, все тело ломило и жутко болела каждая косточка, в глаза будто песком насыпали. Голову повело, я качнулась резко, сильно, чуть снова не упала навзничь.

— Ой, девочка, да куда же ты, куда? — сквозь вату услышала голос соседки по палате. — Тебе сказано лежать, а ты куда—то рвешься.

— Мне домой…надо, — еле шевеля распухшим языком, попыталась сказать внятно и просто, но вышло снова какое—то мычание, однако женщина его поняла.

— Ну что ты, в твоем состоянии…Ты бы себя в зеркале сейчас видела!

— У меня сын…один…

— Господи боже, — она каким—то образом материализовалась рядом со мной, помогла встать. Дернула за собой железную подставку для капельницы, и та звонко ударилась о железный остов кровати.