Мой сладкий негодяй - Роксана Чёрная

Спустя минуту или час или вечность, Маша наконец открыла заплаканные глаза и осмотрелась. В процедурной ничего не изменилось. Все те же стеклянные стеллажи, столик с медикаментами и все тот же запах дезинфектора, смешанный с лимонным душком одеколона Станислава Алексеевича.

В горле так и стоял ком. Сделав пару глубоких, судорожных вдохов Маша ощутила, что дышыться стало легче. Из приоткрытого окна так и задувал лёгкий ветерок, орашая молекулами свежего воздуха разгорячённое слезами лицо. Маша прикрыла глаза и попыталась представить себя на острове спокойствия и тишины посреди бушующего океана страстей. За дверью все так же слышался гул голосов и Маше не хотелось в него окунаться. Лучше еще посидеть здесь, наверняка скоро придет другая медсестра, с другой коробкой перчаток.

Незаменимых нет, и это истина пришла к Маше, когда отца на следующий же день после смерти заменили на рабочем месте, пока положение их семьи неуклонно ухудшалось.

Медленно поднявшись, скользя по гладкой стене, Маша ощутила, как затекли ноги, находившиеся в согнутом положении.

Прошла еще минута или час, а она так и стояла, не двигаясь, словно застывшая фигура в бесконечности бытия.

Притиснувшись затылком к прохладной стене, девушка медленно приходила в себя, но дыхание было все еще рванным от обильного потока слез, которые и сейчас лежали соленой влагой на губах.

Дверь скрипнула, открылась и Маша вяло перевела взгляд на вошедшего.

"Станислав Алексеевич."

Хладнокровный с виду, но в глазах все еще полыхал адреналин. Как давно все произошло? Как давно она здесь стояла? Как давно она была просто Машей Синицыной, жаждущей танцевать и стать знаменитой? Теперь только одно желание плескалось в дрожащем тонком теле, еще не оформленное, но такое дразнящее, как жужжание комара. Быть в его, таких надежных руках.

Станислав Алексеевич, все еще в операционной форме стоял и разглядывал опухшее от слез лицо, покрасневшие глаза, дрожащие губы и зажатые в кулаки руки. Красива ли она сейчас для него? Почему-то это её тревожило меньше всего.

— Она жива? — то ли вопрос, то хрип, вырвавшийся из пересохшего горла, но он понял, потому что почти таким же голосом ответил, отрывисто:

— Да. Успели. Состояние стабильно.

Услышав собственный всхлип, Маша почувствовала новые слезы и крупную дрожь, заставившую тело сотрясаться.

Спас, но разве могло быть иначе?

Он взирал на истерику, не отрываясь, и невольно сделал шаг к Маше. Небольшой, но такой неотступный.

— Почему ты еще здесь? Ну, утихомирься, все же закончилось.

На негнущихся ногах Маша приблизилась к мужчине. Шаг. Еще один и вот она буквально впечатывается в жёсткое тело, обхватывая трясущимися руками. Пальцы погладили влажные от пота волосы, ощупали шею, плечи, щёки, нос, лоб, словно проверяя наличие ран, готовые тут же залечить их своей нежностью. Она чуть его не потеряла. Сойдя с ума от мужского запаха и близости, она, не сдерживая порывов, прижалась мягкими губами к его твердым, неподвижным. Сейчас весь мир Маши сосредоточился в этом месте, в этом человеке.

Станислав Алексеевич не двигался. Казалось, он с легким, почти научным интересом наблюдал за вторжением в личное пространство. Но в глубине его глаз вдруг вспыхнул огонь возбуждения, когда Маша поцеловала его. Тело напряглось, дыхание участилось. Взгляд серых глаз обжигал, как пар от кипящей воды и вмиг Маша забыла все, что знала и умела. Мечты и планы превратились в молекулы и рассыпались, чтобы обратиться в безумное желание принадлежать этому мужчине.

"Чего же он ждет? Мне это нужно, разве он не понимает? Неужели хочет, чтобы умоляла?"

— Прошу, — вконец отчаявшись, прошептала она, сквозь поцелуи. Кончик языка прошёлся по горячим губам и Станислав Алексеевич дернулся. Прикрыл глаза. Когда открыл из его горла вырвался гортанный рык, а тело пришло в движение.

Резкий рывок рукой, и послышался щелчок замка пластиковой двери.

Глаза в глаза и больше нет врача и пациентки. Есть Стас и Маша, есть мужчина и женщина. Здесь только он и она.

Стас сделал затяжной вдох, словно пловец перед прыжком в воду и нырнул в Машу, захватывая в плен медовый рот. И не было в этом нежности, только желание покорять. Губы, язык, всё тело было уже в плену, но Маша и не намеревалась вырываться. Она упивалась властью над собой: жадными руками, которые в плотное кольцо обхватили её тонкий стан, низким голосом, шепчущим, какая она сладенькая, твердым горячим естеством, опаляющим даже сквозь несколько слоев одежды. Его напор пугал до дрожи, словно в нем проснулся, спящий века, оборотень. Маша трепетала от страха, но старалась отзываться, вкладывая в неистовый поцелуй всю благодарность и восхищение, что зиждилось на дне возбужденного тела.

"Я хочу его. Прямо сейчас."

Его касания обжигали кожу рук, спины, ягодиц, словно он раскалённым железом ставил своё клеймо. Но этого мало, она хотела больше, желала его всего — в себя. Слова были не нужны — шептали тела.

Длинные мужские пальцы запутались в волосах, пока женские деликатные, лихорадочно стягивали форменную рубашку, открывая для Маши доступ к совершенному телу.

Каким еще оно может быть у бога?

Плевать, что на него молятся все, плевать, что он не любит никого. В это мгновение, в эту секунду, в процедурной, что стала для Маши островом защиты, он принадлежал ей.

"Он мой."

Стас рывком задрал футболку и мгновение смотрел на дерзко торчащие соски на небольшой белой груди. Лишь мимолетный взгляд на, раскрасневшееся в страсти, лицо и его губы, как-то по-звериному прекрасно впились в соски. Маша пискнула от трепета, током разнёсшегося по всему телу. Стас стиснул рукой одно полушарие, другое продолжив изводить языком, и Маша почувствовала, как её сильнее засасывает в омут блаженства, и нет сил сдержать возглас. Его рука тут же зажала открывшийся рот. Болезненно, но так приятно.

Прохлада гладкой стены и пыл мужского возбужденного тела. Маша изогнулась, когда его член потерся о скрытую тканью промежность и всхлипнула, задыхаясь от собственного желания.

— Возьми меня, прошу, сейчас.

Его губы продолжали ласкать соски, как самую сладкую ягоду, вбирая в рот и перекатывая на языке. Тело дрожало, а его руки уже стягивали брюки, как кожу, оставляя обнаженным не только тело, но и душу.

Руки Стаса подхватили легкое тело под ягодицы, и к его удовольствию, Маша раздвинула ноги, как можно шире, открывая ему эксклюзивный доступ к самому сокровенному. Стас вновь возвратился к настойчивому поцелую, пока стягивал с себя штаны и белье.

Нет больше преград, остались позади страхи и ужас, что несла с собой такая близкая смерть.

Маша с волнением ждала, когда его член проникнет, чтобы сорвать чистый, нежный цветок невинности и превратить её в настоящую женщину. Его женщину.

Судорожный вдох и Маша почувствовала касание горячей, словно обтянутой шелком плоти к своей.