Там, где в дымке холмы - Кадзуо Исигуро

Я ни разу не видела комнату Кэйко в Манчестере — ту комнату, где она умерла. Подобная реакция со стороны матери может показаться патологией, но, когда я узнала о её самоубийстве, первое, что мелькнуло у меня в голове — даже прежде шока, — это вопрос: а как долго она оставалась там до того, как ее нашли. Ведь, живя в собственной семье, она днями не показывалась нам на глаза: едва ли ее скоро обнаружили в чужом городе, где ее никто не знал. Позже коронер сообщил, что она пробыла взаперти несколько суток. Дверь открыла хозяйка, решившая, что Кэйко съехала, не заплатив за квартиру. В мыслях мне неотступно представлялось одно и то же — моя дочь, висящая у себя в комнате первый день, второй, третий. Жуть этого образа не ослабевала, но со временем его болезненность притупилась: как свыкаются с язвой на теле, так возможно сродниться и с самым мучительным внутренним переживанием.

— В другой комнате мне, наверное, будет теплее, — сказала Ники.

— Ники, если ты мерзнешь ночью, можешь просто-напросто включить отопление.

— Пожалуй. — Ники вздохнула. — В последнее время я неважно сплю. Кажется, что мне снятся дурные сны, но потом я ничего толком не могу припомнить.

— Мне вчера приснился сон, — сказала я.

— Думаю, это от тишины. Я не привыкла к тому, что по ночам так тихо.

— Мне приснилась та маленькая девочка. Которую мы вчера видели. Маленькая девочка в парке.

— Я могу спать как сурок, и транспорт мне не мешает, но я совсем забыла, каково это — спать в тишине. — Ники передернула плечами и опустила ножи в ящик. — Быть может, в другой комнате буду спать лучше.

То, что я упомянула об этом сне в разговоре с Ники, указывает, возможно, на мои сомнения, такой ли уж он безобидный. Должно быть, я с самого начала заподозрила — не вполне отдавая себе отчет почему, — что сон гораздо больше был связан не с виденной нами девочкой, а с моими воспоминаниями о Сатико двумя днями раньше.

Как-то днем, перед возвращением мужа с работы, когда я готовила на кухне ужин, из гостиной до меня донеслись странные звуки. Я отложила нож и прислушалась. Звуки повторились: кто-то очень скверно играл на скрипке. Играли недолго.

Зайдя чуть позже в гостиную, я застала Огату-сан склоненным над шахматной доской. В комнату вливалось послеполуденное солнце — и, несмотря на электрические вентиляторы, влажность распространилась по всему помещению. Я растворила окна немного пошире.

— Вы вчера не закончили партию? — спросила я у Огаты-сан, подойдя ближе.

— Нет, Дзиро заявил, что устал. Похоже, решил увильнуть. Видишь, я тут загнал его в угол.

— Вижу.

— Он рассчитывает на то, что меня память подводит. Вот поэтому я должен заново пересмотреть свою стратегию.

— Находчивости, отец, вам не занимать. Но я очень сомневаюсь, что Дзиро такой же хитроумный.

— Возможно, и нет. Полагаю, ты лучше его знаешь. — Огата-сан вгляделся в доску, потом поднял голову и рассмеялся. — Это должно показаться тебе забавным. Дзиро в поте лица трудится в офисе, а я тут готовлюсь сразиться с ним в шахматы. Словно малыш, который поджидает отца.

— Что ж, по мне, так занимайтесь лучше шахматами. Ваше музицирование было из рук вон.

— Спасибо, уважила. А я-то думал, что ты, Эцуко, будешь растрогана.

Скрипка лежала на полу поблизости, спрятанная в футляр. Огата-сан наблюдал за мной, когда я его раскрыла.

— Я заметил ее вон там, на полке. И позволил себе ее снять. Не волнуйся так, Эцуко. Я очень осторожно с ней обращался.

— Откуда мне знать? Сами же говорите, что ведете себя точно ребенок. — Я вынула скрипку и придирчиво ее осмотрела. — Вот только малым детям до высоких полок не дотянуться.

Я прижала скрипку к шее. Огата-сан не спускал с меня глаз.

— Сыграй для меня что-нибудь, — попросил он. — Уверен, у тебя получится лучше.

— Не сомневаюсь. — Я отстранила скрипку. — Но так много времени прошло.

— Хочешь сказать, что давно не практиковалась? Вот это очень жаль, Эцуко. Ты ведь когда-то не расставалась с инструментом.

— Когда-то да. А теперь почти к нему не прикасаюсь.

— Какой стыд, Эцуко. Ты так была увлечена. Помню, ты, бывало, начинала играть среди ночи, в полной тишине, и будила весь дом.

— Будила весь дом? Когда я такое делала?

— Да-да, я помню. Когда ты впервые к нам приехала. — Огата-сан рассмеялся, — Не расстраивайся так, Эцуко. Мы все тебя простили. Постой-ка, а что это был за композитор, которым ты восторгалась? Мендельсон?

— Неужели это правда? Я будила весь дом?

— Да незачем так убиваться, Эцуко. Это было сто лет тому назад. Сыграй мне что-нибудь из Мендельсона.

— Но почему же вы меня не остановили?

— Это было только в первые несколько ночей. А потом, мы против ничего не имели.

Я легонько тронула струны. Скрипка была расстроена.

— Ох, и в тягость же я вам тогда была, — тихонько проговорила я.

— Чепуха.

— Но как же остальные домашние? Наверняка они решили, что я сбрендила.

— Настолько плохо они о тебе не могли подумать. Как-никак, все кончилось тем, что ты вышла замуж за Дзиро. Ладно, Эцуко, довольно об этом. Сыграй мне что-нибудь.

— На кого я походила в то время, отец? На помешанную?

— Ты была страшно потрясена, ничего другого и не следовало ожидать. Мы все тогда были потрясены — те из нас, кто остался. Послушай, Эцуко, давай забудем об этом. Сожалею, что начал этот разговор.

Я снова приложила инструмент к подбородку.

— Ага, — произнес Огата-сан, — Мендельсон.

Я, со скрипкой на плече, постояла так немного, потом опустила скрипку и вздохнула:

— Нет, вряд ли я смогу сейчас это сыграть.

— Прости, Эцуко. — Голос Огаты-сан зазвучал серьезно. — Наверное, мне не стоило этого касаться.

Я взглянула на него и улыбнулась:

— Похоже, дитятя чувствует свою вину.

— Я просто увидел там скрипку и вспомнил о прошлом.

— Я сыграю вам в другой раз. После того как немного поупражняюсь.

Огата-сан отвесил мне легкий поклон, и в глазах его снова заиграли смешинки:

— Я запомню твое обещание, Эцуко. Быть может, ты и меня немного подучишь.

— Не могу же я вас всему научить, отец. Вы сказали, что хотите научиться готовить.

— О да. И этому тоже.

— Я сыграю вам, когда вы в следующий раз нас навестите.

— Запомню твое обещание.

В тот вечер после ужина Дзиро с отцом уселись за шахматы. Я убрала со стола и взялась за шитье. За игрой Огата-сан сказал: