От Иерусалима до Рима. По следам святого Павла - Генри Воллам Мортон

Мне часто доводилось сталкиваться с предположением, что Павел и сам являлся членом Синедриона. Однако этим исследователям возражают другие, которые доказывают, что в таком случае он должен был быть семейным человеком. Дело в том, что в Синедрион допускали лишь женатых — на том основании (весьма шатком, на мой взгляд), что семейный человек якобы больше склонен к милосердию. Вот уж не знаю, не знаю. Из того, что нам известно о членах Синедриона, я бы сделал вывод, что люди эти жестоки сами по себе, а собравшись вместе, и вовсе становились беспощадными. Так или иначе, меня сейчас больше волнует вопрос о семейном положении Павла. Считается, что мягкость, с которой он обращался в своих письмах к новообращенным, — например, трогательный отрывок из его Послания к Галатам («Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос!»[2]) — свидетельствует о том, что Павлу была знакома радость отцовства. Но, с другой стороны, если у него имелись дети, то почему они никак не упоминаются в личной переписке апостола?

Судя по всему, Павел очень спешил. Ему не терпелось поскорее попасть в Дамаск и приступить к своей миссии. Наверняка он отправился в путешествие верхом на верблюде, на муле или, на худой конец, на осле. Правда, многие комментаторы утверждают, будто он передвигался пешком. В своих рассуждениях он опираются на то место в Деяниях, где описывается состояние Павла после чудесной встречи с Христом. Буквально там сказано: «и взяли его за руку и привели в Дамаск». Следует помнить, что Павел не только испытал нервное потрясение, но и ослеп. Так что подобный способ передвижения выглядит вполне оправданным. Но возникает вопрос: если спутники Павла вели его за руку, то что мешало им точно так же отвести в Дамаск его мула или верблюда? Лично мне видится маловероятным, чтобы официальные посланники иерусалимского Синедриона путешествовали пешком. Не забывайте: ведь дело происходило на Востоке! А там ни один здравомыслящий человек не станет идти пешком, если тому есть разумная альтернатива.

Из Иерусалима Павел наверняка вышел не один, а с соответствующим эскортом, набранным из числа охранников Храма. В Дамаск они могли попасть двумя путями. Павел мог спуститься к Иерехону, а оттуда двинуться на север по долине Иордана и пересечь реку возле Бет-Шаны. При этом ему пришлось бы обогнуть с юга Галилейское море и довольно долго идти горными дорогами, соединяющими города Декаполиса[13]с Дамаском. Однако это была не самая удобная дорога, особенно в летнее время, да еще с учетом того, что большая часть пути пролегает в низменной местности (намного ниже уровня океана). Лишь по достижении гористого восточного берега Галилейского моря путник мог рассчитывать на относительную прохладу. Другой путь — более долгий, но более приятный и оживленный — тот, который и поныне предпочитают люди, желающие попасть в Дамаск. Он проходит через Самарию и Галилею, а затем поднимается к подножию горы Хермон. Полагаю, что экспедиция Павла выбрала именно эту дорогу.

Сегодня — благодаря великолепным дорогам, которые Британия и Франция проложили на своих подмандатных территориях, — из Иерусалима в Дамаск можно добраться за один день. Расстояние между этим городами составляет сто девяносто миль, и двадцать лет назад подобная скорость выглядела бы чистой фантастикой. Иерусалимские старожилы, которые еще помнят довоенные времена, со всей определенностью вам скажут: караван с хорошими верблюдами проделывал указанный путь примерно за двенадцать дней.

Я тоже направился в сторону Самарии. Дорога долго петляла среди бурых холмов, затем вывела в широкую долину Эздраэлон, где на северных высотках стоит всемирно известный городок Назарет. Я поднялся на эти холмы, потом спустился на равнину Ахма. Миновав селение Хыттин, где Саладин нанес сокрушительное поражение крестоносцам, я остановился у обрыва и заглянул вниз. Там на глубине в тысячу футов голубело озеро, приютившееся в изгибах земных складок. И я начал спуск к его раскаленному побережью.

Наконец и эта часть пути осталась позади. Я стоял на берегу Галилейского моря и разрывался между желанием задержаться здесь подольше и необходимостью двигаться дальше. Наверное, я мог бы раздобыть лодку и добраться на ней до Капернаума. И вот, пока я обдумывал свои текущие планы, меня посетила мысль, которая заставила забыть все остальное. Мне вдруг открылось — впервые открылось, — насколько важной и значительной была для Павла эта часть его путешествия. Ему предстояло спуститься к Тивериаде, проходя через множество деревень на западном побережье озера. В их число неминуемо попадал и Капернаум — любимое местопребывание Иисуса Христа. Эти деревушки предстали перед Павлом точно такими же, какими были совсем недавно, когда здесь жил и проповедовал Иисус. В сердце фарисея жила неукротимая злоба против последователей Христа, поэтому он должен был неуклонно возвращаться мыслями к личности их Учителя. Тем более что путь миссии пролегал через местность, где осуществлялось Его Пастырство, и все здесь напоминало о земном пребывании Христа. Павел видел у себя под ногами камни, по которым проходил Христос. На берегу озера стояла синагога, где Он говорил с народом. Да и сами люди, выходившие посмотреть на Павла с его свитой, были теми самыми мужчинами и женщинами, которые видели Иисуса.

Находясь в Галилее, Павел просто не мог не думать о Христе. Сам не зная того, он переживал в тот момент последние два-три дня своего неверия. Всего в нескольких милях отсюда — на холмах к северу от озера — находилось место, где должен был произойти коренной перелом в его жизни. Многие исследователи склонны рассматривать обращение в христианство как долгий и противоречивый процесс, скрытно протекающий внутри человека. Подсознание уже стремится к вере, можно сказать, бежит ей навстречу с протянутыми руками. Но в то же самое время трезвый разум цепляется за прежние ориентиры и противится переходу. Эта борьба продолжается до тех пор, пока что-то не случается — порой совсем незначительное событие — и все, жизнь человека меняется коренным образом! К былому возврата нет. Нечто подобное, полагаю, происходило в те дни и с Павлом.

«Савл, Савл, что ты гонишь Меня?.. трудно тебе идти против рожна»[14].

Эти слова еще не произнесены, но они уже рядом. Что думал, что чувствовал Павел в мгновения, предшествовавшие его обращению? Наверное, он переживал то же состояние, что и святой Франциск на пороге разрушенной церкви Сан-Дамиано. Или святая Екатерина Генуэзская перед тем, как осознала, что жизнь ее перешла на какой-то новый, более высокий уровень. Это особые моменты. И пусть они не доступны нашему пониманию, но они существуют и неизбежно предшествуют чуду. Только что Павел, Франциск, Екатерина были обычными людьми — как мы с вами, — и вдруг они качественно меняются, переходят в иную сферу восприятия, откуда уже нет возврата.

Так размышлял я, стоя на берегу Галилейского моря. Перед глазами у меня был Павел — человек, полный ненависти к Христу, еще не знающий о своем близком обращении. Думаю, он представлял собой чрезвычайно интересную картину, возможно, одну из самых интереснейших в истории христианства. Павел Не Обращенный… Вот он тихо идет по берегу озера и не догадывается о судьбе, которая ожидает его в самом скором будущем. Он еще не знает, что ему суждено подхватить Благую Весть, о которой возвещал Христос в этой самой деревушке, и понести ее в большой мир, в далекие города на берегу Средиземного моря.