Счастливый час в «Каса Дракула» - Марта Акоста

Мерседес оказалась наверху — беседовала со звукорежиссером. Она высказалась не так нежно, как Ленни:

— Ты кошмарно выглядишь! Ты же говорила, что выздоровела.

— А как же твое любимое: «Невозможно быть слишком худой или слишком богатой»?

Она потащила меня на лестничную клетку, где свет был настолько ярок, что я сумела разглядеть все темно-коричневые веснушки на ее карамельной коже.

— Ты плохо выглядишь. Я бы отвела тебя к врачу.

Я улыбнулась и пожала плечами.

— У меня был грипп. Сейчас я чувствую себя лучше.

— Ты уверена? — спросила она, все еще сжимая мою руку.

Мне вдруг безумно захотелось признаться, что я пила кровь из упаковок с фаршем, поубивала крыс, которые выскребывали за стенами свои закодированные сообщения, и грезила поцелуями мужчины, чью болезнь я, скорее всего, и подхватила. Я с радостью прильнула бы к крепкому телу Мерседес, ощутила бы успокаивающее действие ее рук, сжимающих меня в мощном abrazo'[21], и послушала бы ее заверения в том, что все будет хорошо.

Но вместо этого я сказала:

— На самом деле у меня нет ни гроша. Я не давала консультаций и не работала в саду всю последнюю неделю. — В моем понимании я проболела примерно столько. — И мне не на что купить еду.

— Tonta'[22]! Могла бы и попросить.

— Я верну тебе, как только смогу.

— Да уж, пожалуйста, — заявила Мерседес. Она считает, что мне чужда трудовая этика. Как дочь иммигрантов, она беззаветно верит в необходимость усердного труда. Что же касается нашей семьи, то представители ее второго поколения, живущего здесь, — отец и моя мать Регина — объединили свои усилия исключительно для того, чтобы холить и лелеять последнюю.

Вторую часть концерта я слушала наверху. Мерседес принесла мне безалкогольный коктейль «Дева Мария» с дополнительной палочкой сельдерея и миску с крекерами «Золотая рыбка».

— Почти как томатный суп. — После нескольких лет работы в клубе Мерседес научилась делать полноценный обед из того, что закупалось для бара.

Коктейль и крекеры оказались очень вкусными. Через несколько секунд я почувствовала себя человеком, и это ощущение длилось почти сорок пять минут. Мерседес предложила отвезти меня домой, если я дождусь закрытия клуба, но я уже и так попросила слишком о многом.

Она отсчитала несколько двадцатидолларовых купюр и сунула их мне в руку. Для меня это было целое состояние, правда, на следующий день я должна была платить за квартиру. Поскольку этих денег все равно не хватило бы, я понадеялась, что хозяин с пониманием отнесется к моей ситуации и отпустит мне еще несколько дней на поиски необходимой суммы.

— Очень жаль, что не получается приобщить тебя к нормальной работе, — сказала Мерседес, задумчиво глядя, как я кладу деньги в карман. — Тебя можно сравнить с мелодиями Монка'[23]— не всем нравится диссонанс, хотя в нем-то и заключается гений этого композитора.

— Я всегда могу выйти замуж за богача, — заметила я, и мы обе зашлись в диком хохоте, а потом долго не могли отдышаться.

Было уже поздно, но я все равно решила добираться на общественном транспорте, чтобы не платить за такси. Метро было закрыто, поэтому я направилась по пустой улице к ярко освещенной автобусной остановке. Сквозь запахи выхлопных газов, сточных вод и жареных кофейных зерен начал пробиваться аромат весны. Он струился от зацветших деревьев, смолосемянников. На этих крепких деревцах с невзрачными листьями расцветают цветы с самым великолепным ароматом — они пахнут влюбленностью.

Этот пьянящий запах напомнил мне об Освальдо. Ни с одним мужчиной я не теряла голову до такой степени. Мне хотелось верить, что эти чувства всамделишные, а не просто прелюдия к гриппозной горячке.

Пока я раздумывала о своем одиночестве, у тротуара остановился большой темный «Бентли». Я покачала головой, что на языке улицы означает «проваливай, придурок!», но тут задняя дверца открылась. Себастьян Беккетт-Уизерспун высунулся из машины; его лицо украшал образец идеальной улыбки.

— Какая неожиданная встреча! — воскликнул он.

Больше всего меня удивило дружелюбное выражение его лица.

— Это звучало бы куда убедительней, если бы ты не разыскивал меня все это время. — Я отступила назад от греха подальше.

Он провел рукой по своим блестящим золотистым волосам; этот жест был знаком мне до боли.

— Я искал тебя, Мил. Я просто хотел… просто хотел…

Он вылез из машины. Все во мне подпрыгивало, словно внутри заработал блендер, в который поместили одуревшую лягушку, — ощущения гораздо более неприятные, чем можно подумать. Рядом с Себастьяном я чувствовала себя той, кем являюсь на самом деле, а если точнее — кем не являюсь. Я не мужчина. И не истинная американка. У моей семьи нет большого состояния. Я не как все. У меня нет связей. И вообще нет ничего, что имеет значение для Себастьяна. Но он все равно считал, что я чудесная. Или по крайней мере так говорил.

Он остановился напротив меня. Я заметила, как изменилось выражение его лица, когда Себастьян подошел поближе.

— Ты выглядишь…

— Мне кажется, я выгляжу замечательно. Я очищалась при помощи йоги и воды.

— Прости меня, Милагро, — мягко проговорил он. — Я был так потрясен, снова увидев тебя. Я вел себя как свинья у Кэтлин и… раньше. Нельзя ли попробовать вернуть то, что однажды было между нами?

Конечно же, я давно грезила этим моментом. В моих мечтах были слезы и изумительное платье, но реальность превзошла все мои фантазии, поскольку даже в них я не представляла себе ни темного «Бентли», ни Себастьяна, ставшего известным писателем, ни того, что он решит попросить у меня прощения именно в тот момент, когда я буду чувствовать себя такой хрупкой и обнищавшей.

— Не думаю, что смогу снова поверить тебе. — Говоря одно, я ощущала совершенно другое. Одна часть меня надеялась на то, что Себастьян снова станет таким, как был раньше, а вторая, более эгоистичная, лелеяла надежду на то, что он поможет найти издателя для моего романа.

— Мил, ты среди тех немногих, кто по-настоящему знает меня. — Он пристально посмотрел мне в глаза. — Прости меня за тот вечер. Я был так потрясен. Понимаю, что я поступил нехорошо тогда… и раньше. — Он сглотнул. — Я завидовал, Мил. Ты пишешь лучше, чем я. Я еще не дорос до твоего уровня, а потому завидовал и боялся.

Неужели он говорит правду? Или просто играет на моем тщеславии?