Шалунья Нулгынэт - Мария Федотова

Шум мотора прекратился. Из-за маминой спины я вижу, что охотник за самолётами Омочук тоже лежит под кроватью, придавленный своей мамой.

Выбравшись из-под кроватей, мамы принялись ругать нас:

– Ах, безобразники! Самолёт мог свалиться на ваши дурные головы! Видели ведь – специально несколько кругов сделал, озорников выискивал! Одно мокрое место от вас бы осталось!

– Два, – пискнула я.

– Чего – два?

– Два мокрых места…

Мамы взялись за ремни, и мы дружно заревели.

…Вечером беседую с Омочуком.

– Прилетит ли к нам ещё самолёт?

– Что с того, если и прилетит, – вздыхает он. – Мама поймала меня, когда я тащил из амбара отцовское ружьё. А ты не подсказала мне, что она за амбаром прячется.

– Так я и не видела. Я за самолётом бежала.

– Эх, не догадался из окна амбара выстрелить!

– А вдруг в самолёте люди, тогда что?

– С чего это там люди? Он же просто железная птица! Помнишь, в школе стихотворение учили: «Самолёт как железная птица…»

– Ну… я видела, что тракторами управляют люди. Может, и самолётом кто-то управляет.

– Не может быть, – отрицает Омочук. – Нам бы сказали.

Мы поссорились, и не миновать бы драки, если б Омочук не наступил на швабру. Она стукнула его по лбу и, пока он тер шишку на лбу, я успела улизнуть.

Мы собираем на субботнике мусор на территории школы, старшие ребята сгребают и сжигают его на костре. Нас и близко не подпускают. «Уж я-то в стаде, наверное, сто костров разожгла», – думаю я с досадой.

Удалившись со сверстниками подальше, учу их разжигать костры. Натаскали старых газет, веток, огонь получился что надо!

Мы радостно прыгали вокруг танцующего пламени, но тут прибежала учительница и, конечно, всё испортила – потушила красивый костёр. Когда затаптывала последние угольки, вспыхнувший позади огонь лизнул её длинную косу, и кончик волос тоже вспыхнул. Недолго думая, я подскочила и зажала косу руками… О-о! Как больно! Огонёк прорвался сквозь пальцы.

Учительница обняла меня:

– Ты спасла меня, спасибо, спасибо! Сильно обожглась?

На пальцах вздулись пузыри, но, чувствуя себя виноватой, я не могла даже плакать. Учительница повела меня больницу, где мои руки покрыли какой-то мазью, и боль стала быстро стихать.

…Когда я вижу девушек с длинными косами, я всегда вспоминаю ту учительницу. Где она сейчас? Наверное, её волосы поседели… Помнит ли она меня, знает ли, что я и была виновницей того случая, когда чуть не сгорела её великолепная коса?..

Бегая в лесу, мы увидели суму, висящую на кроне большого дерева. Кто-то повесил её много лет назад, а дерево выросло, и сума поднялась.

Что там лежит? А вдруг какой-нибудь клад?!

Я лазаю по деревьям лучше всех ребят. Омочук дал мне нож срезать спутанный ремень сумы, и я полезла. Еле добралась до неё, крона густая. Принялась резать кожу ремня. В это время снизу послышался приглушенный крик Омочука. Смотрю сквозь ветви: дети бросились врассыпную. На тропе показался всадник. Старик Мерес, – узнала я по высокой шапке. Всем было известно, что этот человек не любит детей. Я испугалась, забыла о ноже и выронила его. К моему ужасу, он вонзился в тропинку прямо перед копытами коня!

– О, что это?! – старик приставил ладонь ко лбу козырьком и глянул вверх. К счастью, частые ветки заслонили меня. Свернув на другую тропу, Мерес пустил коня вскачь.

Я слезла с дерева, и отовсюду из кустов выпрыгнули ребята.

– Он тебя видел?

– Кажется, нет…

– Ох, и струсил, ох и погнал! – радовались они. – А сума где?

– Висит.

– Пусть висит, – сказал Омочук и подобрал свой нож. – Даже если там что-то хорошее было, давно истлело, наверно.

На следующий день по посёлку поползли слухи, что на старика Мереса «упали кости древних». – Говорит, будто бы кто-то с дерева ножом в него бросил, – сказала мама. – Посмотрел он вверх, а там с лохматыми волосами, огненными глазами сама чёртова девка сидит!

Мне было обидно, что старик принял меня за какую-то чёртову девку. Огненные глаза придумал… а что волосы были лохматые, так это я плохо расчесалась с утра… Поэтому я отправилась к Мересу и рассказала ему правду. И вот удивительно – он мне не поверил!

Ну и ладно! Пусть я чёртова девка, зато теперь знаю, что и взрослые люди выдумывают сказки! Даже если не любят детей.

Мы на большем быке переезжаем на место сенокоса. Бык не олень, шагает медленно-медленно. Можно умереть от скуки. От езды на спине быка ломит все кости. Наконец, доехали. Построили шалаш. Утром вижу, как брат ездит на сенокосилке. Трава мягко ложится в обе стороны послушными прядями. Я развожу дымокур, читаю книжку в прохладе шалаша. Если становится слишком жарко, купаюсь в озере.

Брат велел мне привести пасущихся где-то коней. Я вышла на пастбище, где гуляет множество белых лошадей. Кажется, эти. Я их пригнала.

– Зачем увела чужих? – сердится брат.

– Думала, что твои, – оправдываюсь я. – Да и какая разница? Там их полно.

Но брат отвёл этих и пригнал своих коней. Тогда я вплела красные тряпицы им в гривы, чтобы отличить в следующий раз.

– Ишь, какая хитрая! – качают головами косари.

Мама готовит чай. Я помогаю брату – мы точим ножи сенокосилки и вставляем новые зубья вместо погнутых. Брат рассказывает о трудоднях.

– Это что – трудные дни?

– Ага, потные, – смеётся он.

Спустя какое-то время нам привезли масло, муку и деньги. Я таскаю еду в шалаш и слышу, как взрослые смеются:

– Ах-ах, сколько «потных» дней у нашей малышки!

– Да немного! – отшучиваюсь я. – В основном над книжкой тружусь!

– Молодец! Читательский труд тоже чего-то стоит! – хвалят меня взрослые.

В труде книжном и разном проходят мои первые летние каникулы…