Шалунья Нулгынэт - Мария Федотова

Я эвенка, коренная жительница Севера. Эвены – один из 40 коренных малочисленных народов Севера Российской Федерации. Нас около 20 тысяч человек. Эвены – дети природы. Мы поклоняемся Матери-природе. По верованию эвенов, каждая травинка, каждое дерево, каждый камень имеют свой дух. У человека, который верует в природу-матушку, его жизнь и будущее его детей становятся счастливыми. Путешественники и исследователи писали об эвенах очень много интересного.

«Вечный странник, тунгус (тунгусами называли эвенов и эвенков) знает лучшие места охоты и мельчайшие привычки каждого промыслового животного, различая по следам на снегу не только, когда прошёл зверь, но и даже такие тонкости, пробежала ли здесь, простая, красная лисица, или чернобурка». «Нет ни одного холмика, ущелья и реченьки, которые не знал бы тунгус, нет озерка, где бы он не поинтересовался живущими там рыбами и моллюсками, нет ни камня на хребте, бросающего в глаза своим видом или странной формой, которого не захватил бы с собой тунгус… способность его ориентироваться поразительна – будет ли то непроглядная пурга, замораживающая веки, или частый бор, сквозь ветви которого не видно даже ни клочка неба, знаток пустынного захолустья, он отличается удивительным зрением или чутьём, которое позволяет ему узнавать присутствие, например, белки, там, где вы принуждены тратить целый час, чтобы найти этого маленького зверька…» – это слова Н. В. Слюнина.

«Народ кроткий, гостеприимный, вежливый, честный» – такими остались эвены в памяти сенатского чиновника И. Булычева, совершившего в середине XIX в. путешествие по Якутии и Охотскому краю.

«Сохраняют весёлость в нищете и не унывают ни перед какими невзгодами; услужливые, но умеющие сохранить свое достоинство и быть гордыми без чванства. Презирают ложь и могут служить образцом честности…» – писал об эвенах В. И. Иохельсон.

Таковы они были, наши предки. Я горжусь своим эвенским народом.

В моей семье меня любили все. Я это чувствовала душой. На мои вопросы отвечали серьёзно, как взрослому человеку. Обожали мои поступки, с интересом слушали мои рассказы. Поэтому я никогда не унывала, жила как в сказке. Я была единственным ребёнком в оленеводческом стаде и даже не знала, что на свете бывают другие дети! Брат был старше меня на 11 лет. Жили мы в тундре, там, где нет дров для топки очага. Я понимала трудности семьи, как взрослая. Меня не надо было заставлять помогать. Я сама собирала сухой кустарник, набивала ветками два мешки и укладывала на спину собаке. Моя собака была сильнее меня. Когда я приносила дрова, мама готовила еду. Потом садились пить чай всей семьёй. Я очень гордилась, думала, что я очень полезный ребёнок.

Очень хорошо помню свою маму – Христину Петровну Голикову-Корякину, старшего брата Илью, деда Николая Христофоровича. Они меня воспитывали на своём примере. Что они делали, и я то же самое старалась сделать. С братом Ильёй мы ходили на рыбалку и охотиться на мелкую дичь. Он таскал меня на спине и удил рыбу. Когда он стрелял утку или зайца, быстро ставил меня на землю. Пока не кончится охота, я лежала очень тихо. А возвращалась с охоты опять верхом на брате. Я очень маленькая была и далеко не могла ходить.

Меня никогда не ругали, не наказывали, но и не хвалили. Просто я жила так, как жили взрослые. Кажется, это можно назвать «свободное воспитание». Мама и брат говорили на эвенском и якутском языках. Дедушка говорил только на якутском языке. Я выучила эти языки, а в школе ещё и русский.

Дед Николай Христофорович был родом из Таттинского улуса. Когда мама охотилась на пушного зверя, я оставалась с дедом в палатке. Он рассказывал сказки, пел шаманские и удаганские песни. Тогда я забывала всё на белом свете и не плакала.

Однажды, когда я проснулась утром, дедушки Николая Христофоровича не было. Мне сказали, что он навсегда уехал, больше его никогда с нами не будет. Я проплакала несколько дней подряд, звала дедушку прийти. Это, наверно, моей маме надоело, и она сказала: «Твой дедушка умер, покинул этот мир как твой белый оленёнок». Я поняла и тихо плакала, на душе было очень тоскливо. В этот год я пошла в нулевой класс школы.

Рано потеряла я и брата. Он отслужил в армии 3 года, вернулся домой больной и вскоре умер. Отца не помню, так как он ушёл из жизни, когда мне было всего месяц. Об этом узнала потом, у матери. Так мы остались с матерью вдвоём. Она мне заменила отца, брата, дедушку. Но мне их всегда не хватало, моих родных, дорогих…

После смерти дедушки мама сама пела и рассказывала сказки. Её голос был очень нежным, я сразу засыпала. Она была удаганкой, лечила людей от разных болезней. Детей лечила своим нежным голосом. Она была от природы мудрым человеком, очень тонко воспринимала детскую психологию, верно улавливала мелодию детской души. Такое чутьё не каждому дано. Эта неповторимая мелодия вплетена в саму природу кочевой жизни, она и в хорканье оленя, и в скрипе нартенных полозьев. Поэтому мной создаваемые образы своеобразны и неповторимы.

Моя мама была искренной неподдельной юмористкой. Её юмор в меня впитался, я считаю это другой особенностью моего таланта. Юмор необходим для выживания в суровых условиях Севера.

Мама находила способы, как сохранить, сберечь себя и своих детей в кочевых условиях. Единство с природой, интуитивное понимание, восприятие природы как матери, обращение к ней, как к первой помощнице, спасительнице, помогли моей маме воспитать детей крепкими, выносливыми и здоровыми. Мама рассказывала, что задолго до моего рождения родители готовились к моему появлению. Трудно в кочевых условиях пеленать, перепеленывать, менять пелёнки, постоянно стирать, сушить. Уже давно природа подсказала выход.

Находят кочевые народы тополь со сгнившей сердцевиной (необходимо, чтобы сердцевина была светлая), топором срубают и ножовкой эту сердцевину пилят. Получаются очень нежные, мягкие опилки (куч, хявус). Эти опилки насыпают в специальную выемку в люльке, где лежит малыш. Опилки прекрасно впитывают влагу, кроме этого, очевидно, обладают какими-то, бактерицидными действиями, так как кожа малыша не краснеет, не воспаляется и не преет. Опилки регулярно меняют. Их удобно возить с собой в специальной коробке. Когда я немножко выросла, мама надевала во время кочёвки на меня маленький мешочек с опилками (ара). В зимние холода очень долго ездили по тундре. Несмотря на это, мне было сухо и комфортно.

Я помню, что мама мыла посуду в растворе багульника – хэҥкэс. Ещё для мытья посуды использовала стружку тальника – хигри. Эвены заготавливали эту мелкую стружку в конце февраля или в марте, когда тальник начинал пробуждаться, становился мягким и гибким. Стружка тальника получалась тонкой и долго хранилась. Мыть посуду стружкой тальника очень удобно и посуда хорошо пахнет. И сейчас, когда в квартирах появляются тараканы и даже клопы, избавиться от них тоже можно при помощи багульника.

Мама заставляла меня вместо зубной пасты полоскать рот раствором стланика – болгит. Для этого собирали хвою, кипятили её и полоскали рот. Это не только очищало, но и спасало людей от цинги. И теперь я тоже собираю, использую этот кустарник.

Так как эвены ведут кочевой образ жизни, то всю одежду, зимнюю и летнюю, им приходилось возить с собой. Чтобы уберечь одежду от сырости, в сумку на дно мама укладывала очень толстый слой травы – хайта. Выбирала при этом мягкие верхушки. Также эту траву мы использовали как стельки для обуви. Ноги не мокнут и не мёрзнут. До сих пор я использую этот старый способ, ведь и сейчас я не представляю свою жизнь без рыбалки и охоты.