Заноза Его Величества. Книга 2 - Елена Лабрус

Проявив просто акробатическую ловкость, мне удаётся сберечь дорогой ужин, но вот высокая вазочка с гроздью рябины от моего резкого движения, покачнувшись, всё же падает на пол.

Чёрт! Чёрт! Чёрт! И так каждая копейка на счету, ещё придётся платить за эту грёбаную вазу.

— Желаю тебе того же! И сдохнуть на какой-нибудь навозной куче! — с хлопком, сотрясшим, наверно, стены всего заведения, закрывает дверь Надин за нежеланным гостем. Но он даже не оборачивается, равнодушно разглядывает мою почившую вазу. А потом наклоняется, чтобы поднять рябину.

С гроздью в руках сначала разглядывает меня на уровне подноса, словно пытаясь найти место куда её приткнуть: просвет среди тарелок или хотя бы карман моего фартука.

И у меня есть всего пару секунд, чтобы понять кого же он мне напоминает: Райана Гослинга, или того парнишку, что играл наркомана в сериале «Во все тяжкие», или просто типичного австралийца, как я их себе представляю: высокий, светло-русые волосы, голубые глаза, красив, атлетически сложен, имеет выдающийся пресс, лучезарную улыбку и ходит зимой и летом в сланцах на босу ногу.

В общем, именно сланцев для полноты картины ему и не хватило, когда он поднял на меня глаза. А ему в моём облике, видимо, не хватило, украшения из рябины, потому что гроздь он в итоге засунул мне за ухо и осмотрев меня с пристрастием, довольно улыбнулся.

— Мисс-с-с? — явно добавил он несколько лишних «с» к своему вопросу. Из-за чего окончательно стал «австралийцем», то есть жителем не этого континента, где принято обращаться к незамужней девушке «мадемуазель».

— Лола! — невольно подсказала ему Вабария, окликнув меня.

— Хм, Лола, — снова расплывается он в австралийской улыбке, только какой-то натянутой, а потом уходит, не добавив ни слова.

— Что случилось?

— Я вазу уронила, — шепчу я подруге, показывая на лужу и осколки у своих ног. — Но я не виновата, он выскочил как вепрь и…

— Тс-с-с, запишем её на счёт Надин, — пряча осколки в карман, кивает она в сторону двери, из-за которой теперь слышатся рыдания. — Она дня три будет в трауре, всё равно не заметит.

С этими словами она уходит кормить, утешать и утирать слёзы расставшейся со своим обнищавшим клиентом «девушке по вызову». А я — присматривать за бесхозным Тизом де Амвоном, ибо что-то мне подсказывает, что не оплакивать их разрыв он пошёл.

Не просто не пошёл, а прямо-таки не побежал даже, завис в общей зале, где сегодня фавориткой вечера выступает Худышка Джейн.

И завсегдатаи, и новички, и господин Макрю, бросивший бесперспективную Конни, и даже Маркус Брин, якобы ходивший сюда ради меня, а теперь бегавший от одной девчонки к другой, как брошенный щенок, словно проверяя к кому из них я заревную, — все оплачивают Худышке выпивку, чтобы она пела полным печали голосом Эдит Пиаф, танцевала, прижимая голову партнёра к пышной материнской груди, или травила байки.

— Приходит к нам как-то налоговый инспектор, — обмахивая веером голые плечи сидит Худышка по центру дивана, а восхищённые зрители — повсюду, даже на полу у её ног. — И говорит: «Вы не доплачиваете налоги», — басит она, изображая грозного инспектора. — А мадам Соня ему отвечает: «Простите? С какого хрена?»

— Удивительно, что кто-то ещё платит за то, чтобы провести ночь с этой свиноматерью, — в ответ на дружный хохот брезгливо поджимает пухлые губки Конни, подсев ко мне позлословить.

Подсев потому, что её новый, а мой старый ухажёр Брин купил очередной бокал не ей, а Джейн. А также потому, что как бы он ни изображал безразличие, взгляд его всё же скользит чаще по мне, чем по этой «аристократке» Конни, положившей на него глаз. Вот по его направлению она и переместилась — ко мне поближе.

— Ты не нашла ещё работу? — спрашивает она, не выдержав затянувшей паузы, когда, пожав на её реплику плечами, я и дальше молчу. — Говорят, завтра привезут большой заказ на пошив больничной одежды. Ты умеешь шить?

— Чего я только не умею, — снова пожимаю я плечами, глядя как Тиз де Амвон безрадостно и методично пьёт. Наверно, тоже справляется со стрессом по-своему. Только напиться можно было и дома, там и подешевле вышло бы. Но раз он остался, то, если я что-то понимаю в мужиках, трезв он или пьян, а девушка ему сегодня всё равно понадобится. И охотниц подешевле Надин на его оставшиеся деньги в этой зале достаточно. И Бэлла там вокруг него крутится, и та «осведомлённая», имя которой оказалось Дороника. Кого-нибудь обязательно уболтает на быстренький перепих и отправится восвояси.

— Какой красавец, — хмыкает Конни по направлению моего взгляда. — Новенький?

— Скорее, старенький. Хочешь поучаствовать в конкурентной борьбе? — умалчиваю я он его неплатёжеспособности. Я, честно говоря, жду, когда он отправится не «в номера», а домой. То ли злость на Марго мной движет, то ли сострадание к Барту, а может неожиданно проснувшийся дух Пинкертона, но я даже тёплые свои иномирные колготки надела и туфли на ботинки сменила, чтобы, не теряя времени на натягивание тёплых штанов, отправиться за ним в погоню. Надеюсь, у меня будет время накинуть плащ. Потому что где живёт Тиз — там точно рано или поздно будет Марго. Марго приведёт меня к Барту, а если я найду Барта…

— Шить я всё равно не умею. Работы нет. Но я не хочу подписывать контракт с заведением, — шепчет Конни, перетягивая моё внимание на себя, и голос её тонет в общем шуме. — Я слышала, что можно налево работать. Договариваться с клиентами и весь доход забирать себе.

И то ли она считает меня глупенькой юной дурочкой, то ли специально подбивает, чтобы избавиться от конкурентки, да только и я не вчера родилась, и Худышка объяснила мне в первый же день, чем это чревато. Можно не просто места и еды лишиться, потому что выгоняют за это без разговоров. Не только без денег за свои сомнительные услуги остаться, но и увечья получить, и просто оказаться в морге хладным трупом, объеденным крысами до неузнаваемости.

— Так что же тебе мешает? — слежу я как стервятник за добычей за стоящим Тизом и усмехаюсь, когда Маркус, бросив на меня уничижающий взгляд собирается уходить с какой-то мало запомнившейся мне хоть чем-то девицей.

— Надо вдвоём. Чтобы одна другую страховала. Иначе очень опасно, — всё тем же шёпотом, только недовольным, сообщает Конни, раздражением отреагировав на предпочтения Брина.

— Я не могу, — подскакиваю я, потому что «австралиец» вдруг поспешно выходит. Один.

— Почему? — удивляется Конни. Преувеличено удивляется, схватив меня за руку и заставляя обернуться. А потом на её лице появляется гаденькая усмешка. — Неужели из-за короля?

— Да, именно из-за него, — вырываю я руку, чтобы уйти. — Он будет первым и единственным мужчиной в моей жизни.

И, по моему мнению, это был сарказм в ответ на её сарказм, но для людей с уровнем стервозности «бесцеремонная сука», как у Конни — это откровение. И оно сродни мягкому брюшку у перевёрнутого на спину крокодила, месту, куда можно ткнуть.