Каждые сто лет. Роман с дневником - Анна Матвеева

Екатеринбург, март 2000 г.

Старый дневник Ксаны

Сильнее всего во Франции я скучала по Андрюше, маме, русскому языку – и Ксеничкиным дневникам. Не перечитывала их с самого детства, и так вдруг мне захотелось снова коснуться этих ветхих тетрадей! Точно так хочется дотронуться до замшелого ствола какого-нибудь дерева (он зелёный, как бильярдное сукно, а на ощупь – шелковистый). Или до щеки человека, которого любишь, но он об этом ещё не знает…

Романтическое у меня сегодня настроение, как видите, и этому есть причина, но обо всём по порядку. Живу я, разумеется, дома у мамы, хотя это довольно странно после стольких лет самостоятельной жизни в Париже. Очень непривычно, например, что она готовит мне завтрак и гладит всю одежду, включая носки и джинсы! Я раньше спорила, что не надо тратить на эту ерунду время и силы, а теперь, после Димкиной смерти, молчу: если ей так хочется, пусть делает.

Мама больше месяца принимала таблетки, которые ей прописали в клинике неврозов. От них маме вначале стало намного хуже, она по-прежнему не могла спать, а потом всё стало исправляться: она даже заговорила о том, что поедет в свой Медный сад, как потеплеет. Но только я обрадовалась – ну надо же, как продвинулась медицина! – как вдруг однажды утром мама взяла и выбросила все оставшиеся таблетки в мусорное ведро вместе с рецептом, изорванным в мелкие клочки.

– Понимаешь, это как-то нечестно, – сказала мама, не глядя мне в глаза. – Раз уж я не могу вернуть моего мальчика, я хочу вернуть моё горе.

На службу мама не ходила, и в дендрарии сказали: мы, конечно, всё понимаем, но работа есть работа. Тогда мама объявила, что уходит на пенсию.

Я была решительно против! Думаю, что именно работа – главная радость жизни любого нормального человека. И зависит эта радость только от самого человека. Я объясню. Смотрите: красота и молодость быстро проходят (а к некоторым вообще не приходят, это я про себя и красоту). Семья и друзья могут нас подвести, дети вовсе не обязательно вырастут такими, какими мы их себе представляли, даже мужчина, который клялся в любви, завтра будет говорить ровно те же самые слова другой женщине, пока мы рыдаем в каких-нибудь кустах, совсем не обязательно живописных. Мы не можем выбрать себе родителей или детей, место рождения и место смерти, даже друзей и любимых – я в этом уверена! – выбираем не мы, а случай и судьба, играющие то ли в шашки, то ли в поддавки.

Но есть один выбор, который почти всегда зависит только от нас, более того, только мы несём за него полную ответственность, – это наша работа. Профессия, призвание, ремесло, оно всегда подставит плечо, разгонит тучи над головой, высушит даже самые горькие слёзы. И вот так взять и проститься со всем этим, когда в тебе ещё столько сил? Бросить свои обожаемые деревья и чуточку менее обожаемых коллег?

– Но я всегда смогу их навещать, – сказала мама, вновь не глядя мне в глаза.

Весь декабрь она пролежала на диване, как бы смотря телевизор, а на самом деле глядя совсем в другом направлении. И это направление меня очень пугало. Я всерьёз подумывала снова взять в клинике неврозов рецепт и подмешивать таблетки маме в чай, который она изредка всё же пила. Но за неделю до Нового года появилось другое решение – оно стояло у нас на пороге с чемоданчиком. Глазки сияли, как они сияют только у человека, который точно знает: ему будут здесь рады.

– Андрюша! – ахнула я. Мы не видели его больше месяца, и, кажется, он за этот месяц здорово вырос.

Княжна поднималась следом по лестнице, на первый взгляд – трезвая, на второй, как оказалось, в начале процесса.

– Привет, – сказала она. – Проходить не буду. Мне тут надо, короче, в Москву уехать по делам, а мелкого не с кем оставить…

– Я у вас буду жить! – сказал Андрюша, обнимая меня с размаху. – Где моя бабушка любимая?

Через минуту, клянусь, мама уже стояла у плиты и жарила оладьи. На другой день завела разговор, что надо бы всё же поставить ёлку – и мы забрали из съёмной квартиры на Цвиллинга искусственное дерево с шишечками très naturels[40].

Я тоже счастлива, что Андрюша теперь живёт с нами, пусть и временно. С ним рядом всё имеет смысл, всё не зря. К тому же я теперь работаю – меня взяли на полставки в университет, я преподаю историю языка и французскую литературу. Денег платят мало, но перспективы вроде бы хорошие. И сидеть целыми днями дома просто физически не могу, тем более что Людо жутко надоел мне своими звонками (он теперь ещё и звонит).

Бедный Людо так и не понял, почему я его бросила. Дело в том, что мы с ним совершенно не подходим друг другу в том самом смысле. Вот если бы я была не я, а Ксеничка Лёвшина, то написала бы обо всём предельно честно – как есть! Я сейчас опять читаю её дневники – поздние, потому что детские помню очень хорошо, даже знаю наизусть целые страницы.

Попробую быть честной, как Ксеничка, хотя это ой как непросто.

В одном французском журнале я видела астрологическую таблицу сексуальной совместимости, расписанную по дням рождения. Знаете, какой у нас с Людо процент совместимости? Ноль. Я для интереса проверила по этой таблице других своих знакомых мужского рода, чьи дни рождения помню, так вот ноль не выпал больше ни с кем!

С Файрушиным – семьдесят пять процентов. Даже с М. (тьфу-тьфу-тьфу, как говорится) – пятьдесят процентов. А с Людо – ноль. Представьте себе, что это такое – прожить с человеком столько лет и ни разу не испытывать ничего хотя бы похожего на оргазм! (Ну вот я и написала это слово.)

Людо, пусть он и француз, и с носом, и представитель, так сказать, нации любовников, но при этом не понимает, что нужно женщине. Я, чтобы его не разочаровать, довольно долго притворялась, что у нас всё très bien, и это стало большой ошибкой. Нужно было сказать ему правду сразу, но я тогда только приехала в Париж, Людо мне очень нравился, я думала, что и с этой стороной жизни у нас всё наладится. Но он был и так всем доволен! Да и у меня приятные ощущения были. Но со временем я так устала притворяться, что уже просто на стенку лезла.

Потом мы как-то раз с ним выпили лишнего и поехали вечером на Пигаль, в пип-шоу. Ну то есть мы не говорили друг другу, что едем смотреть пип-шоу, это как бы подразумевалось. И там здоровенный чёрный дядька делал с беленькой худенькой девушкой именно то, что Людо не хочет делать со мной. Я подумала, что это подходящий момент, и спросила у Людо: почему он никогда не предлагает мне что-то вроде этого – очень сбивчивое определение, но я и сама сбилась-смутилась.

Людо аж подпрыгнул на ровном месте:

– Я никогда не стану этого делать!

– Только со мной или вообще?

Он разозлился, не стал отвечать и ворчал всю обратную дорогу, какая я странная, на него никто раньше никогда не жаловался в этом смысле, и я не должна на него давить… Хмель из нас давно выветрился, и немудрено: дул такой сильный ветер. Мы пришли домой уставшие и злые; в ту ночь я так и не уснула, а наутро стала размышлять: может, Людо прав и я слишком многого от него хочу? Можно ведь, наверное, любить человека «безо всех этих глупостей»?