Колдун и кристалл - Стивен Кинг

– Лучшая ночь в моей жизни.

Корал улыбнулась:

– И в моей тоже.

Роланд, Катберт и Алан вышли на крыльцо бункера на ранчо«Полоса К» почти через два часа после того, как Джонас покинул комнату Корал в«Приюте путников». К тому времени солнце уже достаточно высоко поднялось надгоризонтом. Они не относились к тем, кто любит поспать по утрам, но, какрезонно указал Катберт: «Мы должны поддерживать имидж Привходящего мира. Негоженам вставать с первыми петухами».

Роланд потянулся, выбросив руки к небу. Потом наклонился,достал пальцами носки сапог. Позвоночник затрещал.

– Ненавижу я этот шум, – пробормотал Ален. Но вдействительности его тревожили странные сны, которые донимали его всю ночь. Извсех троих снились они только ему. Из-за дара, возможно, только его природанаградила шестым чувством.

– Потому-то эта дрянь и шумит. – Катберт хлопнул Алена поплечу. – Не кисни, старина. Ты слишком красив, чтобы ходить с вытянутойфизиономией.

Роланд выпрямился, и втроем они направились к конюшне черезпыльный двор. На полпути Роланд так резко остановился, что Ален чуть не ткнулсяему в спину. Роланд смотрел на восток.

– О. – только и сказал он. И чуть улыбнулся.

– О? – эхом отозвался Катберт. – Что, о, великий вождь? Орадость, я вновь увижу надушенную даму, или о ужас, мне придется весь деньгорбатиться рядом с моими провонявшими потом собратьями по труду?

Ален опустил голову, уставился на свои сапоги. Новенькие инеудобные при отъезде из Гилеада, теперь, со стершимися каблуками, ободранные,они облегали ноги, как домашние тапочки. И смотреть на них лучше, чем надрузей. В последнее время в подшучивании Катберта постоянно слышалась резкаянотка. И шутки из веселых становились все более злыми. Ален после каждой ждал,что Роланд взорвется и от души врежет Катберту, уложив его на землю. Откровенноговоря, Ален этого даже хотел. Обстановка могла и разрядиться.

Но в то утро ничего подобного не произошло.

– Просто о, – ответил Роланд и двинулся дальше.

– Прости уж меня, я знаю, что ты не хочешь этого слышать, ноя вновь хочу вернуться к разговору о голубях, – нарушил молчание Катберт, когдаони седлали коней. – Я по-прежнему полагаю, что надо…

– Я готов дать тебе обещание, – улыбнулся Роланд.

Катберт недоверчиво посмотрел на него:

– Какое?

– Если завтра утром у тебя еще останется желаниевоспользоваться голубиной почтой, я возражать не буду. Отправим любого в Гилеадс посланием, закрепленным на его ножке. Что скажешь, Артур Хит? Тебя этоустроит?

Подозрительность не исчезла из глаз Катберта, отчего у Аленазащемило сердце. Наконец Катберт тоже улыбнулся:

– Устроит. Спасибо тебе.

А от ответа Роланда по коже Алена просто побежали мурашки.

– Рано еще меня благодарить.

– Я не хочу идти туда, сэй Торин. – На обычно веселом лицеШими отразилась тревога. – Я ужасно боюсь эту женщину. Она такая страшная. Ибородавка у нее на носу, вот здесь. – Он коснулся кончика своего гладкого носа.

Корал, которая вчера оторвала бы ему голову, если б онпозволил себе вот так препираться с ней, сегодня проявила ангельское терпение.

– Все так. Но, Шими, она просила прислать именно тебя. И онадает чаевые. Ты же знаешь, дает, и хорошие чаевые.

– Мне это не поможет, если она захочет превратить меня вжука, – стоял на своем Шими. – Жуку медяки не нужны.

Тем не менее Корал удалось подвести его к стоящему уконовязи мулу Капризному. Крикун уже нагрузил мула двумя бочонками. Одним – спеском, для равновесия. Вторым – с грэфом, к которому давно уже пристрастиласьРиа.

– Скоро Ярмарка, – весело журчал голос Корал. – До нееосталось меньше трех недель.

– Да, – заулыбался Шими. Ярмарки он страсть как любил.Фонарики, фейерверки, танцы, игры, смех. В день Ярмарки все улыбались и никтоне ругался.

– В день Ярмарки молодому человеку не помешают лишниемедяки, – резонно заметила Корал.

– Это правда, сэй Торин. – По голосу Шими чувствовалось, чтоему открылась одна из основополагающих истин. – Да, это правда.

Корал вложила веревочные поводья Капризного в руку Шими.

– Доброго тебе пути, юноша. И будь повежливее со старойвороной, пониже поклонись ей… и постарайся вернуться до наступления темноты.

– Вернусь гораздо раньше. – При мысли о том, что ночьзастанет его на Коосе, Шими бросило в дрожь. – Гораздо раньше, будьте уверены.

– Хороший мальчик. – Корал проводила его взглядом. Он уженахлобучил на голову розовое сомбреро и вел старого мула за веревку. – Хорошиймальчик, – повторила она, когда Шими перевалил вершину первого холма.

После отъезда молокососов Джонас еще час простоял на склонехолма. А когда поднялся на вершину, то едва разглядел их – три точки на Спускев четырех милях от него. Отправились на работу. И никаких признаков того, чтоони что-то заподозрили. Они, конечно, умнее, чем он поначалу думал… но далеконе так умны, как казалось им самим.

Джонас двинул лошадь к ранчо «Полоса К», от которого осталсятолько бункер да конюшня. Обгорелый остов дома чернел на ярком осеннем солнце.Лошадь Джонас привязал к тополю, одному из тех, что росли у родника. Здесьмальчишки оставили для просушки выстиранное белье. Джонас скинул штаны ирубашки с нижних веток на землю, собрал в кучу, помочился на нее, потомповернулся к лошади.

Животное энергично ударило копытом по земле, когда Джонасдостал из переметной сумы собачий хвост, как бы говоря, что решение принятоправильное. Джонаса тоже радовало скорое избавление от хвоста. Очень уж сильнаяшла от него вонь. Из другой сумки Джонас достал маленькую стеклянную банку скрасной краской и кисть. И то и другое он приобрел у старшего сына БрайанаХуки, который теперь управлялся с конюшней. Сам сэй Брайан, несомненно,пребывал в СИТГО.

Джонас зашагал к бункеру открыто, не прячась… впрочем,прятаться было негде. Да и не от кого – мальчишки-то уехали.

Один из них оставил книгу, настоящую книгу("Наставления и размышления" Мерсера). В Срединном мире книги давноуже стали редкостью, особенно в столь удаленных от центра феодах. Собственно, вМеджисе, если не считать нескольких, что хранились в Доме-на-Набережной, Джонасвидел книгу впервые. Он раскрыл ее. На первой странице увидел надпись,сделанную твердым женским почерком: "Моему дорогому сыну от любящейМАТЕРИ". Джонас вырвал эту страницу, открыл банку с краской, окунул в неекончики пальцев. Подушечкой среднего замазал слово МАТЕРИ, ногтем мизинцасверху печатными буквами написал ШЛЮХИ. Листок повесил на ржавый гвоздь, гдеего не могли не заметить, потом разорвал книгу в клочки. Кому она принадлежала?Он надеялся, что Диаборну, но особого значения сие не имело.