Мэри Роуз - Шарлотта Лин

Вновь усмехнувшись, мужчина поклонился и широким шагом вышел из комнаты. Король обернулся к Сильвестру и сказал:

— Наш деверь Сеймур, быть может, и разбирается в плотских утехах, но в любви не понимает ничего. А граф Рипонский любил вашу сестру. Так сильно, что до сих пор хочет, чтобы ее пощадили, — разве это не достаточная милость?

— Моя сестра не умеет любить, — пробормотал Сильвестр. — Не знаю почему. Может быть, это какой-то врожденный порок, как бывает с людьми, родившимися без ног. Но у Энтони его нет. Энтони мог любить с большим теплом и уважением, чем кто бы то ни было, прежде чем Роберт Маллах… — Хрипло вскрикнув, он оборвал свою речь — голос отказался служить ему.

Король не разрешал никому из них подняться, однако, судя по всему, архиепископ имел на это право.

— Без сомнения, сэр Энтони совершил тяжкий проступок, — заговорил он. — Но вы знаете его не первый год, Ваше Величество. У вас были причины доверить ему свои корабли, а от его необычайного дара вы ждали многого. И не в последнюю очередь вы считали его искренность благом.

— Искренность! — взревел король. — Человек, который катается в постели с женой своего благодетеля, искренен?

— Ваше Величество, — произнес Кранмер. — Если мне когда-либо и доводилось видеть человека, который бы раскаивался в содеянном, то это он. Он ни мгновения не пытался отрицать или просить милости. Вчера я провел не один час, прощупывая его, и не услышал от него ни единого дурного слова в адрес дамы или сэра Роберта. Он винит во всем только себя и в свою защиту не произносит ни слова.

— Неужели? Дерем и Калпепер пели себе такие дифирамбы, что можно подумать, будто они мальчики из хора, — прошипел король. — Что может быть отвратительнее, Томас? Человек, который не может держать ширинку завязанной, или тот, кто хнычет, как младенец, когда приходится платить по счетам?

— Поскольку я духовник, я не могу испытывать отвращение ни к кому из тех, кто сожалеет о том, что совершил грех, — увильнул Кранмер.

— А как мужчина? — вырвалось у короля. — Клянусь своей душой, я приказываю вам говорить как мужчина!

— Как мужчина, я не вижу в Энтони Флетчере ничего отвратительного, — ответил архиепископ, и Фенелла, услышав его голос, поняла, что от страха у него пересохло в горле. — Он совершил ошибку, которая совсем не в его духе, и причины он не раскрывает. Равно как и обстоятельства. Тем не менее я пришел к выводу, что спорный поступок был совершен четыре года тому назад и наверняка не потому, что этот человек не мог не развязывать ширинку.

— А почему же тогда?

— Как я уже говорил, сэр Энтони в совершенстве владеет искусством хранить молчание и не защищается, — ответил Кранмер. — Но я прошу позволения напомнить о том, что этот человек пять лет просидел в темнице без доказательств его вины и при этом был подвергнут мучительнейшим допросам.

— Без доказательств вины? — Король вцепился в подлокотники и приподнялся в кресле. — Нет дыма без огня! Или вы будете утверждать обратное?

— Если Вашему Величеству угодно будет довериться моему суждению как примаса вашей Церкви, я скажу, что у этого человека при себе четки и он не знает ни единой молитвы по-английски. Зато может прочесть наизусть настолько длинные фрагменты Святого Писания на латыни, что я чувствую себя посрамленным. Боюсь, что скорее в ереси можно обвинить меня, нежели его.

Того, что произошло позже, Фенелла совершенно не ожидала. Король расхохотался.

— Это не спасет вашего питомца, а наоборот, сломает ему шею! — воскликнул он. — Вы же еретик, милорд Кентерберийский, и об этом полгорода знает.

А затем вдруг снова посерьезнел.

— Значит, вы считаете, что этот парень безвинно провел в темнице пару лет. И что, это дает ему право так издеваться над другим мужчиной?

— Конечно же нет, Ваше Величество. Но другой мужчина — граф Рипонский.

— И что вы, простите, хотите этим сказать?

— Граф Рипонский был владельцем корабля, на котором были обнаружены запрещенные рукописи. Я считаю возможным, что сэр Энтони ошибочно счел сэра Роберта виновным и поддался желанию отомстить. Это не оправдывает его, и перед высочайшим судьей он ответит за свою мстительность. Но разве мы, будучи людьми, не можем судить мягче? С этим человеком обошлись дурно. То, что он сделал, недопустимо, но с учетом обстоятельств, мне кажется, смертный приговор — это слишком жестоко.

— Да что вы говорите! — воскликнул король. — Нам просто не терпится узнать, что же предлагает вместо этого милорд Кентерберийский.

Фенелла услышала, как застонал Сильвестр.

— Прошу, не сажайте его в темницу, — пробормотал он. — Убить будет милосерднее.

— А что же тогда? — король склонил голову набок. — Может быть, я должен оскопить его, как Пьера Абеляра, чтобы он не трогал благородных английских дам?

Внезапно Фенелла вскочила на ноги.

— Он не тронет благородных дам Англии! — воскликнула она. — Он был именно таким, как говорил его преосвященство: что-то, что сделали с ним в темнице, не зажило. Он думал, что сможет исцелиться, нанеся ответный удар. Прошу вас, не наказывайте его за это. Отпустите его.

— Ага, ага… — Король со стоном опустил ногу с табурета, поднялся и обернулся к Фенелле. — А мы уже начали задаваться вопросом, когда же наконец заговорит дитя человеческое, которое, как предполагалось, пожелало бы строжайшего наказания для неверного жениха. И то, что именно ты просишь нас о милости, удивляет нас — обычно женщины не настолько милосердны.

— Я не прошу о снисхождении, — ответила Фенелла. — Как и сказали Ваше Величество, я желаю для своего жениха строжайшего наказания и прошу лишь о праве осуществить его самостоятельно. Если Ваше Величество отпустит его, он вернется к жизни, в которой лишился всего, что было для него дорого: вашего расположения, расположения графа Рипонского, своей работы и крыши над головой. Любви друга. И моей.

Сильвестр застонал.

— Это хуже смерти, — сказала Фенелла и замолчала.

Король коротко посовещался с Кранмером, а затем отослал их прочь, объявив, что ему нужно время, чтобы все обдумать.

— Этот дьяволенок утверждал, что может построить нам галеру, при виде которой старый Франциск побледнеет от ярости, — рассуждал он себе под нос под конец аудиенции. — Если вы хотите нанести ему удар сами, то почему бы нам, собственно говоря, не дать и графу Роберту в руки дубинку, а самим отстраниться от этой свары? Нам бы хотелось иметь чудо-оружие, которое даст отпор французским галерам, а какая же баба стоит корабля, а, Томас, скажи мне?

На причале Кранмер слегка обнял Фенеллу.

— Я восхищен вами, мисс Клэпхем. Я думал, что после Анны Болейн уже не увижу героиню, но сегодня мне довелось пережить подобное.

— Будет ли этого довольно?

Он улыбнулся ей.