Блез Паскаль. Творческая биография. Паскаль и русская культура - Борис Николаевич Тарасов

его работы “Крушение кумиров” о духовных основах жизни с их особой закономерностью, которую “гениальный христианский мыслитель Паскаль называл… порядком человеческого сердца”. Этот “порядок сердца” предвосхищен и предуказан заветами христианства. Он “не может быть безнаказанно нарушен, ибо он есть условие осмысленности, прочности нашей жизни, условие нашего духовного равновесия и поэтому самого нашего бытия… Этот духовный строй бытия, постижение которого есть “иудеям соблазн и эллинам безумие”… есть для зрячего абсолютная, строгая истина, обосновывающая всю его жизнь и обеспечивающая ей высшую разумность. По убеждению Вышеславцева, “христианский символ сердца как центра души” занимает умы тех мыслителей, у которых самих “достаточно сердца”, чтобы почувствовать “неисследованное богатство этого

символа”. В теоретическом плане ему близко понимание сердца как психологического корня или центра, определяющего “основной тон жизни”, выраженное в статье В.В. Зеньковского “Об иерархическом строе души”. Исходя из библейской традиции и вслед за Паскалем, П.Д. Юркевичем, П.А. Флоренским, В.Н. Лосским и другими мыслителями он рассматривает сердце как самое глубинное и первичное основание внутреннего мира человека, корень его деятельных способностей, источник доброй и злой воли. Такое понятие “сердца” представляется Вышеславцеву, как и многим русским богословам, философам и писателям, “математически точным, как центр круга, из которого могут исходить бесконечно многие радиусы, или световой центр, из которого могут исходить бесконечно разнообразные лучи”. Другими словами, сердце есть “сокровенная самость”, бессмертная душа, истинное “я”, где заключен “предельно таинственный центр личности, где лежит вся ее ценность и вся ее вечность”. Именно в сердце происходит (или не происходит) встреча человека с Богом, подчеркивает Вышеславцев, приводя одну из главных мыслей Паскаля: “Бог чувствуется сердцем, а не разумом”.

Вместе с тем, Вышеславцев выделяет паскалевскую тему “антиномизма сердца”, не раз отмеченного в Новом Завете. По словам апостола Иоанна, “всякий, рожденный от Бога, не делает греха, потому что семя Его пребывает в нем; и он не может грешить, потому что рожден от Бога” (1 Ии. 3, 9). Но, с другой стороны, согласно Евангелию от Марка, корень всяческого зла также заключен в человеческом сердце: “Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство” (Мк. 7, 21–22).

Паскаль, как подробно рассмотрено ранее, констатировал, что в “порядке сердца” происходит коренное иррациональное и антиномическое раздвоение. Сердце так же любит своевольные желания и отворачивает от Бога, подчеркивал он, как и наоборот – любит Бога и охладевает к удовлетворению эгоистических устремлений: “Вы отбросили одно и сохранили другое; по рассудку ли вы любите самого себя?” По убеждению Паскаля, только в чистом сердце, преображенном благодатью и смиренномудрым подвигом веры, пробуждается истинная любовь к Богу и ближнему, органически переживается необходимость следовать не своекорыстной, а высшей воле. Тогда и ум, постоянно имея в виду главную цель любви и милосердия, направлен, в первую очередь, не на внешнее “образование”, а на внутреннее “воспитание”, не на умножение рациональных знаний, а на очищение душевных желаний.

Если же в сердце человека не происходит встреча с Богом, ставит Паскаль проблему в противоположную плоскость, то его воля естественно склоняется к самолюбивому поиску “идолов” счастья, удовлетворению разнообразных страстей. Одна из заслуг антропологии Паскаля заключается в том, что он одним из первых обратил внимание на прихотливую изменчивость человеческого волеизъявления, на склонность сердца искать “счастья” в непредсказуемых фантазиях, которые не только противоположны пользе и выгоде, но способны вести к саморазрушению и гибели.

Размышления Паскаля о разумных и неразумных проявлениях человеческой свободы, светлых и темных устремлениях сердца своеобразно преломляются у Вышеславцева: “Сердце есть таинственная и непонятная ось, которая пронзает и держит духовную и телесную жизнь человека. Телесное сердце никогда не есть только “плоть”, а всегда есть воплощение, ибо каждое его биение имеет духовное значение: оно нечто… вносит в этот мир – любовь или ненависть, повторение старого ритма или рождение нового”.

По Вышеславцеву, сердце иррационально как в низшей своей сфере, соприкасающейся с “плотью”, так и в высшей, соединяющейся с “духом” и являющейся органом духа. Его иррациональность и бездонная глубина объемлют как высшие мистические переживания, так и низшие подсознательные импульсы, “утробные влечения”. В силу этого сердце становится главным “невидимым” участником трагической мистерии человеческого существования, в которой осознанно или неосознанно происходит выбор между совершенствованием или деградацией, между движением истории вперед-вверх или вперед-вниз. Именно в сердце осуществляется “сублимация” или “профанация” (термины Вышеславцева), то есть возвышение телесно-физического до духовного или, напротив, низведение духовного до низшего материального или даже физиологического уровня, что определяет принципиально разное качество жизни личности и окружающего ее мира.

Вышеславцев приходит к выводу, что в современном мире поражает низость человеческих сердец, обусловленная торжеством профанации. Пафос профанации он обнаруживает у Мефистофеля в “Фаусте” и у Петра Верховенского в “Бесах”, в установках Маркса и Фрейда. Объединяет их всех и многочисленных им подобных убеждение, что все возвышенное и святое есть только иллюзия. Здесь Вышеславцев почти дословно перекликается с социологом П.А. Сорокиным, который показывает и доказывает, что все духовное, идеалистическое, бескорыстное, благородное постепенно сводится к заблуждению, невежеству, идиотизму, лицемерию, скрывающим “низкое происхождение” основных поведенческих мотивов. Истинные нравственные понятия воспринимаются в лучшем случае как “идеологии”, рационализации”, “красивые речевые реакции”. Как бы продолжая логику Сорокина, Вышеславцев отмечает, что в подобной переоценке ценностей, в сведении высшего к низшему, в “экономическом материализме” Маркса или в “сексуальном материализме” Фрейда сокрыто осознаваемое или неосознаваемое представление о человеке, как о “только животном” со всеми вытекающими отсюда людоедскими последствиями.

Вышеславцев характеризует душевно-духовное состояние современного мира как игру на понижение и выделяет ее главные особенности: “1) извращение закона соотношений категорий, который гласит: высшая категория есть самостоятельное и новое качество бытия, несводимое к низшему… 2) извращение закона иерархии ценностей, который гласит: низшую ценность нельзя предпочитать высшей. Но как раз низшие ценности особенно для всех убедительны и популярны; в признании преимущественной ценности “экономического фундамента” Чичиков вполне согласился бы с Марксом и французский буржуа с русским коммунистом.

Замечательно то, что игра на понижение в теории и практике всегда будет наиболее популярна. В этой популярности общедоступность всяческого материализма и марксизма. Спуск всегда легче возвышения – это закон косности человеческой природы, линия наименьшего сопротивления.

С каким восторгом человек узнает, что он произошел от обезьяны, что он только животное, только материя, что святая любовь есть только сексуальность и т. д. По-видимому, всякое “только” доставляет глубокое облегчение, тогда как всякое “не только” тревожит, побуждает к усилию”.

Однако без “паскалевских” тревог и усилий, свойственных и русской философии и литературе, невозможен, по Вышеславцеву, выход из всеобщего