Блез Паскаль. Творческая биография. Паскаль и русская культура - Борис Николаевич Тарасов

всех тел и умов, вместе взятых, нельзя извлечь ни одного движения истинной верующей любви (charité); это невозможно, ибо принадлежит к другому – сверхприродному порядку”.

И та же мысль резюмирована в знаменитом кратком изречении: “Le c?ur a ses raisons, que la raison ne comprend pas” (“У сердца свои доводы, которых не понимает разум”. – Б.Т.) и который не имеет ничего общего с разумом, будучи отделен от него “бесконечно большой бесконечностью”, чем разум или мысль от мертвого тела”.

Франк отмечает, что в паскалевском выводе о безусловной качественной разделенности областей веры и разума, “cœur” et “esprit”, содержится глубокая и бесспорная правда, очевидная для всякого религиозно чуткого сознания и сводимая именно к утверждению инородности религиозного опыта всему остальному, так сказать, “земному” опыту эмпирического, позитивистского и рационалистического осмысления бытия. Действительно, опыт веры осуществляется в сфере откровения через встречу в “сердце” человека с безусловно “сверхприродной” реальностью Бога, включает в себя глубинно личностные переживания “как бы лирического или драматического порядка” и не укладывается в категории житейской мудрости или чисто интеллектуального познания. «Именно поэтому, как отмечал философ, опыт “Богопознания” – точнее говоря, опыт встречи с Богом как реальностью – носит характер первичной самоочевидности и, как таковой, совершенно независим от всякого иного познания, от всех наших мыслей и знаний о существе и составе объективной действительности, – вообще от всей сферы мысли и разума; и в этом смысле Паскаль совершенно прав: это есть некий скачок в совсем иной порядок, в инородную сферу, недостижимую для “esprit”, для чистой мысли. В силу этой непосредственности опытного восприятия Бога убеждение в Его реальности совершенно независимо от возможных трудностей его согласования с знаниями об объективной действительности. Как бы трудно ни было согласовать бытие Бога со всем, что мы знаем об объективной действительности, – вся проблематика “теодицеи” ни в малейшей мере не колеблет самоочевидности опытного восприятия Бога. И, с другой стороны, всякое рациональное доказательство бытия Бога, поскольку оно вообще возможно и подлинно убедительно, уже предполагает готовое обладание идеей Бога, достигнутой на совсем ином пути”. Познание Бога при этом достигается не органами внешних чувств и не умом, как полагал русский философ, а именно “сердцем”, как бы корнями нашей личности и сокровеннейшим существом души, которое через максимально возможное углубление внутренней жизни “встречается” с Богом.

Соглашаясь с Паскалем, Франк, вместе с тем, и здесь вступает с ним в своеобразную дискуссию, когда замечает, что разрыв между “земным” или “природным” слоем бытия и прозреваемым в религии “сверхприродным”, “божественным” и “чудесным” его слоем не является, так сказать, чересчур бесконечным и совсем непреодолимым. Взятое в буквальном смысле, утверждение непроходимой бездны между рациональной мыслью и религиозным сознанием пишет он делало бы невозможным как всякое богословие (в том числе и паскалевское), так и отчетливо осмысленную веру. Другими словами, Бог (наряду с глубинно личностным отношением к Нему) воспринимается как существо вечное, всеобъемлющее и вездесущее, как абсолютная основа всяческого бытия, стоящая в неразрывной связи со всем сущим. Следовательно, как полагал он, и само так называемое “природное” бытие в своих последних глубинах тоже – производным образом – сверхприродно. “Связующее звено между трансцендентно-сверхприродным и “природным” (в котором сверхприродное, таким образом, одновременно имманентно присутствует) есть именно та основная, глубинная стихия бытия, которую мы усмотрели в реальности (…) Философия, конечно, должна при этом сознавать указанную неизбежную ограниченность своих возможностей на этом пути”.

Учитывая эту ограниченность и несовпадение представлений о Боге с объективной действительностью, Франк, вместе с тем, подчеркивает Его теснейшую связь с ней и частичное пересечение религиозного опыта с метафизическим опытом, в котором калейдоскопические фрагменты наличного бытия складываются в некую общую картину мира и человека в лоне всеединой, сверхмирной и всеобъемлющей реальности. В книге “Предмет знания”, своеобразно приспосабливая паскалевскую триаду (порядок тела, порядок духа, порядок любви и милосердия), Франк различает три “слоя” в бытии и соответственно три гносеологические ступени – эмпирическое знание, охватывающее поверхность бытия, рациональное знание, восходящее к его абстрактно-логическим началам и так называемое металогическое, “живое знание”, “бесконечно” отличающееся от “предметного” знания чувственно воспринимаемой действительности и “абстрактного” знания логических связей в ней, но интуитивно входящее в область “непостижимого”, запредельных первооснов бытия.

В данном контексте Франк нередко использует еще два паскалевских понятия – esprit géometrique (математический разум) и esprit de finesse (тонкий ум). С его точки зрения, именно последний преодолевает односторонность первого и схематичность декартовского рационализма, способен гибко и пластично проникать в многосложную и логически непрозрачную структуру бытия, охватывая при этом область “живого знания”, в котором главное место занимает “опыт сердца”.

Как и П.А. Флоренский, Франк признает религиозную роль очищающегося сердца в духовном возрастании и Богообщении личности и особо выделяет “вдохновенные слова, в которых Паскаль записал итог мистического опыта, встречи с Богом: “Радость, радость, радость! Бог Авраама, Исаака и Иакова, а не Бог философов!” Если под “Богом философов” разуметь некое пантеистическое “Абсолютное”, как у Гегеля, – или, что, вероятно, имел в виду Паскаль – Аристотелево или Декартово понятие Бога – “мысль, мыслящую саму себя”, “первого двигателя” и “чистую субстанцию”, – то Паскаль безусловно прав. Религиозный опыт есть опыт встречи общения с живым Богом; его содержание поэтому существенно отличается от содержания и “понятия” Бога как философской “гипотезы”, необходимой для объяснения мира, или вообще как отвлеченной философской идеи (…) Но я думаю, что обратная сторона мысли Паскаля – безоговорочное отождествление Бога мистического опыта с “Богом Авраама, Исаака и Иакова” – тоже не вполне точна, носит отпечаток некоего полемического преувеличения. Ибо этот Бог древних еврейских патриархов – при всем величии и всей правде его идеи – есть все же только первый проблеск религиозной правды в сознании первобытных пастухов. Этот Бог был суровым самодержцем, требовавшим рабского подчинения и слепого доверия Себе, даже в искушающем приказе Аврааму принести Ему жертву, заколов собственного сына. Он, конечно, далеко не во всем тождествен Богу Иисуса Христа – любящему Отцу, который ищет не рабов, а друзей, поклонников “в духе и истине”, – Богу, который пребывает в нас и дал нам от Духа Своего, – Богу, который Сам “есть любовь”. Будучи живым личным Богом, Бог мистического опыта – Бог, при всей Его трансцендентности имманентно живущий в глубине человеческого духа, – есть вместе с тем нечто, ни с чем не сравнимое – Свет, Жизнь, Истина. Паскаль сам косвенно признает это, записав в отчете о своем мистическом опыте также таинственное слово: “огонь!”.

“Мемориал” Паскаля является для Франка свидетельством непосредственного религиозного опыта встречи человеческой души с “Живым Богом”, Который “есть любовь”, Свет, Жизнь