Улан Далай - Наталья Юрьевна Илишкина

Шуршание соломы, скрип нар, опять шепот деда:

– Да, попал ты… А за сексота доплачивать будут?

После паузы отец ответил:

– Мне такой вопрос в голову не приходил.

– А ты спроси. Никакой кусок лишним не будет.

Той ночью Санька так и не заснул, все думал, а как бы на месте отца поступил он?..

Утром, чуть развиднелось, за окном заурчал грузовик, громко засигналил. Санька быстро сглотнул чай, зацепил пальцем из банки немного жира, растер по лицу, а остатки слизал: руки ведь не обморозятся, рукавицы у него всем на зависть.

– Простите, дети, что не могу пойти с вами, – горько обронил отец. – Будьте внимательны там в лесу, держитесь вместе. Слушайтесь команд старшего. На лесоповале, как на минном поле, – ошибка или ротозейство могут стоить головы.

Тетя Булгун сунула Саньке в карман маленький сухарик. Дядя Очир вышел первым, за ним поспешили по проходу женщины и подростки.

До лесосеки ехали – людей перетряхивало, словно бочонки лото в мешке на удачу. Цеплялись за что могли в темноте крытого кузова, но все равно болтались от борта к борту и ударялись коленками, плечами и лбами о борта и стойки. А когда машина остановилась и все наконец вылезли, чуть не оглохли: вокруг рокотали, лягзали гусеницами трактора, визжали пилы, скрипели погрузчики, пыхтели обледенелые лесовозы. Делянка выглядела как зимнее поле после танкового боя. Вместо тел убитых тут и там лежали рыжие бревна. Пылали огромные костры размером с горящие танки, снег перемешан с песком, щепой, корой, мелкими сучьями и хвоей…

Все растерялись, поневоле сбились в кучу. Шофер – парень с бесцветными глазами и белесыми ресницами – вылез из кабины и знаком показал: идите за мной. Завел их в какой-то домик, на двери которого была прибита картонка с надписью: «Нарядная», но ничего нарядного внутри не было, да и никого не было. Напротив входа стоял большой сосновый стол, на ножках еще проступали потеки смолы – Саньке тут же захотелось оторвать кусочек и положить в рот. Над столом – портрет вождя и ниже лозунг: «Выше знамя советской лесозаготовки!». Лозунг сиял свежестью, как и стол. У портрета Сталина была подновлена серебрянкой рамка. Вдоль стен желтели лавки – длинные и широкие струганные доски, поставленные на три чурбака. Санька еще никогда не видел таких большущих досок. На стенах висели сделанные вручную учебные плакаты, сильно выцветшие, кое-где порванные и кое-как подклеенные. На плакатах картинки: как правильно срубать дерево и рассчитывать угол его падения, как удалять сучья, как распиливать ствол и как транспортировать. Длинное бревно называлось хлыстом, пень – комлем, куча сложенных бревен – штабелем. А еще нарисованы были деревянные кругляши, которые нужно колоть на коротенькие чурочки, только Саньке непонятно было, зачем так мельчить.

В нарядную заскочил какой-то вертлявый человек в белом тулупе. За ним косолапо ввалились два бугая, у них тулупы были черные. Разболтанной походкой вертлявый прошел к столу, стянул с головы лохматую волчью шапку. Под шапкой обнаружилась буйная копна рыжих волос. Бугаи встали у стены справа и слева от портрета Сталина как почетный караул.

Опершись о стол костяшками пальцев, вертлявый с веселым любопытством осмотрел ожидающих.

– Ба, вот пополнение, так пополнение! – хохотнул, обнажая гнилые зубы. – Ну, граждане предатели, занимайте места, – гнусаво растягивая слова, предложил он.

Люди сели по обычаю: женщины и девочки слева от стола, мужчины и подростки – справа. Вертлявый, шевеля губами, пересчитал всех.

– Значит так! – звучно цвыкнул углом рта. – Я начальник этой лесосеки. Зовите меня «гражданин начальник», – он обвел глазами присутствующих. – Эй, чучмеки и чучмечки! Твоя моя понимай?

– Мы не чучмеки. Мы калмыки. И предателей среди нас нет.

Это был голос Вовки! Все: и дядя Очир, и женщины, и подростки – оторопело повернулись. Вовка нарушил правило старшинства. Если кто и мог отвечать начальнику, то только дядя Очир. Но Санька понял, почему Вовка так поступил: у него самая правильная русская речь. Дядя Очир укорачивал слова на калмыцкий манер, глотая конечный гласный. Да и звук «ф» никогда ему не давался, поэтому, когда его спрашивали про его специальность, он говорил не «шофёр», а «шопёр».

Начальник не моргая уставился на Вовку:

– Ты че, пацан, самый умный, что ли? Чей это щенок?

– Это мой племянник, – подал голос дядя Очир.

– Так научи его не лезть поперек дядьки! – потребовал начальник.

– Он все правильно сказал. Мы калмыки. Но не предатели.

– Ты еще скажи, что вас сюда по ошибке запендюрили.

– И скажу… Путаница случилась в мозгах наверху.

– Ну, хватит базарить! – оборвал начальник. – Я понял: вы дохлые, но выступные. Надеюсь, бабы у вас покладистые. Тут говорят, что у калмычек щелочка не как у всех, а поперек. Правда, что ли?

И гражданин начальник опять гнусаво захохотал, обнажая пеньки бывших зубов.

– Поставлю их чурочку пилить, – добавил он, обтерев слюну тыльной стороной ладони. – Вжить-вжить, вжить-вжить, – сжал кулак и показал рукой движение пилы. На тыльной стороне ладони синела татуировка – восходящее солнце.

– Ладно, – начальник разжал пятерню, растопырил пальцы. – Вас сейчас разведут по точкам. А вот эта краля, – развернулся и ткнул пальцем в тетю Булгун, – пусть останется здесь, пол подметет и приберется.

– Это моя жена, – жестко произнес дядя Очир.

– Да? – начальник, казалось, обрадовался. – Она жена, а я начальник. А ты иди, вали лес.

Санька чувствовал, что происходит что-то нехорошее, только не мог понять что. Вроде бы прибраться в этом сарайчике – нетрудное дело.

– Я никуда отсюда без нее не пойду! – уперся дядя Очир.

– Пойдешь! – процедил сквозь зубы начальник. – А то мои архаровцы вынесут. И скажи спасибо, что не вперед ногами.

Тетя Булгун переводила полный ужаса взгляд с начальника на мужа и обратно. Остальные женщины опустили глаза в пол и, казалось, не дышали. Девчонки прижались к матерям и спрятали лица за их спины.

– Ну, что сидим, чего ждем, шалавы синежопые? – заорал вдруг начальник. – Всех, кто не будет подчиняться, ждет каторга! – И хлопнул в ладоши так, словно щелкнул кнутом.

Женщины вскочили и, таща за собой дочерей, устремились к двери. Мальчишки все как один остались сидеть, смотрели на дядю Очира, ожидая его распоряжения.

– Идите, ребята! – глухо произнес дядя Очир по-калмыцки. – Тут взрослые дела.

Перед тем как выйти, Санька быстро оглянулся. Лицо дяди Очира было зеленым, как у богини Тары. Гражданин начальник скалился, а бугаи криво ухмылялись. Санька выскочил на улицу, Вовка следом. Глаз у Вовки подергивался, будто он подмигивал. Первый раз с ним такое случилось, когда немцы уводили с их база корову. Тетя Булгун тогда держала Вовку за