Птицы - Владимир Торин

в очередной раз дал себе зарок не верить никому из взрослых, но с досадой понимал, что он и правда настолько глуп и наивен, что еще не раз попадется в ту же ловушку. При условии, что выдержит эту пытку и выберется живым.

А Арабелла… Что ж, ей было все равно. Чего еще было от нее ожидать? Она не видит его молящего взгляда, потому что беззаботно сидит на кровати и болтает с Уиллаби, и ей нет никакого дела до того, что… что…

– Финч, ну в самом деле! – возмущенно воскликнула Фанни. – Ты можешь хотя бы секунду просидеть, не дергаясь, как мышь с подпаленным задом? И не гляди на меня такими огромными мокрыми глазами! Выглядишь словно тебя… не знаю, пытают! Это всего лишь расческа!

Финч сжал зубы и зажмурился. А Фанни продолжила его расчесывать. Когда она обработала его губу и приложила свинцовую примочку к подбитому глазу, то решила, что его волосы также нуждаются в срочной медицинской помощи. Она сказала: «У меня сердце кровью обливается всякий раз, как я на тебя смотрю» – и с коварством убийцы, выхватывающего из кармана револьвер, достала из ридикюля гребешок…

Они были в комнате Фанни на третьем этаже гостевого крыла. Как и в прочих частях дома, здесь на первый взгляд все было изысканно и шикарно, но, едва отворив перед детьми дверь, мадам Розентодд сказала, что ей стыдно за свои апартаменты.

Как выяснилось, чем выше находились комнаты в этом крыле, тем хуже была в них обстановка и тем менее почитаемыми были гости, которые в них поселялись. Кровать оказалась лишь с виду мягкой и удобной, даже камин, будто нарочно, не слишком грел, а через закрытое штормовыми ставнями окно грозила в любой миг прорваться буря – ставни были старыми и казались ненадежными.

– Они это нарочно, – сказала Фанни. – Чтобы дать гостю понять о своем отношении. Как будто нужны эти жуткие морды, чтобы усомниться в том, что тебе здесь не слишком рады.

Говоря это, Фанни раздраженно кивнула на мохнатые головы снежных грызлей, приколоченные над камином. Из оскаленных пастей торчали треугольные языки, вывернутые ноздри были так раздуты, что, казалось, грызли злятся, а их глаза, застывшие и поблескивающие в отсветах пламени, словно текли и оплавлялись.

Финчу же, наоборот, каминные морды понравились. Они были злобными и пугающими, но в этом как раз и была вся прелесть. Арабелла его взглядов не разделяла. Едва завидев головы грызлей, девочка содрогнулась и воскликнула: «Что за мерзостная жуть!» А Уиллаби угрюмо прокомментировала, что этих грызлей когда-то убил на охоте лично ее дядя Алекс, многочисленные трофеи которого уже не вмещаются в зал Охоты, поэтому их, мол, и развешивают по всему Уэллесби…

Зайдя в комнату, девочки сели на кровати, Финчу же было предложено кресло. Он не сразу понял, что это ловушка, и Фанни принялась обрабатывать боевые ранения мальчика, при этом возмущаясь Уолшшами и их гостеприимством.

– Я знала, что никто из них не хочет меня здесь видеть, – горестно говорила она. – Я даже платье выбрала и волосы сделала такого цвета, чтобы лучше сливаться с обстановкой дома и, в частности, Синей залы, но это не помогло – на первом танце все косились на меня, словно я то ли нищенка, явившаяся за подаянием, то ли воровка, прокравшаяся, чтобы что-то здесь украсть. А как глазели эти дамы! О, они просто испепеляли меня взглядами – еще бы, ведь Герхарт не их пригласил. Злобные, завистливые карги, чтоб они все ноги себе переломали на этих танцах!

– Фанни! – укоризненно воскликнула Арабелла.

– Да-да, – пробормотала мадам Розентодд. – Нельзя так говорить, я знаю, но ты бы слышала, о чем они шептались, когда я проходила мимо! А венцом всему была госпожа Аделия! Вы бы видели, дети… – Она замолчала и испуганно поглядела на Уиллаби, вспомнив вдруг, что с ними присутствует одна из Уолшшей.

– Я им не скажу то, что вы говорили, мадам, – пробурчала Уиллаби. – Я их всех не люблю. И бабушку тоже.

– Ты ведь дочь Уильяма, так? – уточнила Фанни, и Уиллаби кивнула. – Тогда, я полагаю, ты меня понимаешь.

– Да, мадам, – унылым голосом проговорила Уиллаби.

– Так вот, – продолжила Фанни возмущенно. – Госпожа Аделия Уолшш, ее величество королева всего города! Когда Герхарт подвел меня для почтительного приветствия, ее губы едва ли в узел не завязались. Она глядела прямо сквозь меня, как через одну из своих ледяных статуй. Но нужно отдать ей должное – она ничего не сказала: даже не могу представить, как Герхарт умолял ее сдержаться хотя бы раз и не облить какую-то незванку ведром помоев при всех. Все-таки хорошо, что вы оказались в Уэллесби. Потому что я вряд ли выдержала бы нахождение здесь в одиночку. Говорят, запланировано двадцать четыре смены танцев, и бал продлится всю бурю. А кто знает, насколько она может затянуться…

– Она скоро закончится, – сказала Уиллаби, и все с удивлением поглядели на нее.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросила Арабелла.

– Мне сказали.

– Кто? – спросил Финч.

Уиллаби отвернулась.

– Неважно, – буркнула она.

Фанни пристально оглядела Финча, удовлетворенно кивнула, глядя на его опухшую, но уже не кровоточащую губу, и вот тогда-то она и сказала это свое ужасное:

– У меня сердце кровью обливается всякий раз, как я на тебя смотрю.

И принялась его причесывать. Девочки отвернулись и тихонько заговорили о чем-то своем, а Финч был вынужден познать все тяготы проборов и разделения прядей.

Фанни попросила его «приоткрыть завесу тайны» о том, что произошло, кого они ищут и как они оказались в Уэллесби, и мальчик негромко, пытаясь говорить так, чтобы не слышала Уиллаби, все ей рассказал.

Расчесывая его, Фанни то и дело испуганно шептала: «Какой ужас!», «В самом деле?!». Когда речь зашла о том, как Финч обнаружил повешенного мистера Франки, она была так поражена, что просто застыла с гребешком в волосах мальчика. А от известия о том, что Птицелов – это дедушка Финча, она и вовсе невольно отшатнулась. Закончил рассказ Финч описанием последних событий: упомянул об убийстве младенца, о том, как они отправились вслед за мадам Кларой, и о своих блужданиях по Уэллесби.

Фанни была взволнована и испугана, но быстро взяла себя в руки. И, к сожалению Финча, его тоже, вновь принявшись его расчесывать.

– Вы правильно сделали, что пошли за ней, – сказала она. – Я не могу представить, что ваша мадам Клара сейчас чувствует. Нельзя оставлять женщину в таком состоянии одну.

– Только все это тайна, – напомнил Финч, и Фанни покосилась на него неодобрительно.

– Конечно, тайна. Неужели ты думаешь, что я кому-то стану рассказывать? Поверить не могу! Вы столько всего жуткого пережили, а я тут еще жалуюсь о своих нелепых невзгодах на каком-то балу! Как думаешь, зачем ваша Клара пришла в Уэллесби?

– Не знаю, – сказал Финч. – Думаю, она пришла к кому-то. Она уже была здесь недавно, в тот день, когда вы, Фанни, нас сюда привезли. Мы видели ее.

– Уверена, Герхарт поможет. Он не такой, как остальные эти… – Она замолчала.

– Да, – кивнул мальчик. – Он нас пожалел.

– Думаю, дело не в жалости, – сказала Фанни. – Просто он пытается поступать правильно. Ведет себя по-джентльменски, всегда такой принципиальный и бескомпромиссный. Раньше меня это раздражало… – Она тяжело вздохнула. – Я тебе очень сочувствую из-за дедушки.

Финч промолчал – а что тут скажешь. Фанни наклонилась к самой его макушке и прошептала в нее:

– Я же вижу, что ты злишься на Арабеллу. Дай ей возможность самой рассказать, почему она, зная правду, держала тебя в неведении.

Финч поглядел на подругу, которая как раз что-то спрашивала у Уиллаби. Арабелла выглядела испуганной. Но это ничего не значило: Арабелла меняла настроение по триста раз за минуту, и если в одну секунду ее могла ужасать темнота мрачного и жуткого коридора, то уже в следующую, по-прежнему находясь в этом самом коридоре, она начинала восторженно рассуждать о кексах со сливочным кремом.

Финч пока что пытался не думать обо всем, что произошло дома. Да, он злился на нее и не понимал, как можно было не рассказать ему правду о дедушке, но ему хватало ума осознавать, что она сейчас здесь, пошла за ним в трубу в буре, несмотря ни на что, и не отстает от него ни на шаг, а значит, по-настоящему хочет помочь. Конечно, она глупая, потому что чуть не отправила его в приют, а еще не рассказала ему о дедушке, но… как же было бы сейчас ужасно и невыносимо одному. Финч живо представил, как он сам оказывается