Полцарства - Ольга Покровская

Было решено, что Ася поможет обустроить Василису на новом месте и на первые часы утешит хоть немного собачью тоску.

Все по очереди расцеловали собаку. Ася села на заднее сиденье, рядом с мальчиком, и, достав из кармана пакет с шариками лакомства, уговорила Василису запрыгнуть в машину.

Махал рукой Саня, Татьяна хмурила брови, Наташка хлюпала, а Пашкино лицо было совсем пустое. Дождавшись, когда хлопнут дверцы, он развернулся и пошёл обратно.

Тем временем позвонил водитель Алмаз. Бранился, грозил взять за простой двойную плату. Вернувшись во дворик, Наташка с Татьяной подхватили Щёна и Чуда, рюкзаки с пожитками и помчались к шоссе, уже без провожатых.

Когда никого не осталось во дворе, Пашка поднялся в дом – ему предстояло выманить из-под дивана Агнеску, запертую вместе с двумя другими собаками, а Саня сел на ступеньку и огляделся. Ничего не изменилось, и всё-таки изменилось многое. Заросший парк, из которого был изгнан приют, шелестел и блестел, смеялся, как впавший в детство старик. Человеческий дух покинул его вместе с надеждой на рост и чудо.

Незаметно Санины мысли слетели к делам земным. Он подумал: если Пашка не пройдёт на бюджетное отделение, нельзя давать ему болтаться впустую год или, ещё хуже, в армию. У него другая служба! Значит, придётся изыскивать запасной вариант…

– Александр Сергеич, дверь заприте! – раздалось над ухом.

Саня мигом обернулся: Пашка с деревянно замершей бронзовошкурой Агнеской на руках вышел из шахматного павильона во дворик.

Минуту назад, отчаявшись уговорить собаку по-хорошему, государь залез под кровать: там, в чистоте отмытого пола притаилась Агнеска. Она была мастерицей прятаться. Ей ничего не стоило притвориться случайно брошенной тряпкой или, скажем, плинтусом, немного широковатым, неровным, но абсолютно бесчувственным, например, к швабре.

Потянувшись и схватив собаку за переднюю лапу, Пашка выволок Агнеску из-под дивана и, подхватив, вынес во двор. Опустил на землю и, склонившись, погладил по голове, почесал за ушами. Агнеска хотела припасть к земле и ускользнуть, но не посмела, чуя властную ладонь.

– Агнеска, нам пора! – внушительно сказал Пашка. – Если не пойдёшь – останешься одна в лесу. Рядом! – И сделал пару шагов.

Агнеска, стоя на мелко дрожащих лапах, смотрела мимо хозяина. Было ясно: остаться одной – вовсе не худшее из того, что ей довелось пережить.

Пашка надел на собаку шлейку. Ошейник не годился Агнеске – нехорошо было трогать шею, которую когда-то стягивал трос. Пристегнул поводок и, держа в опущенной руке лакомство, чтобы собака чуяла запах, потянул за собой. Агнеска проехала чуть-чуть, тормозя о землю когтями, а затем упала и притворилась мёртвой. Худое бронзовое изваяние с розоватым шрамом вокруг шеи замерло посередине двора.

Пашка сел рядом на корточки, отстегнул поводок и, нарушив все правила дрессировки, позвал тихо и нежно, чуть не плача:

– Агнеска, ну пойдём же! Прошу тебя! Ты погибнешь иначе. Давай! – и, оставив её, сделал несколько шагов прочь из двора. Обернулся. Агнеска подняла голову. – Агнеска, ко мне! – добавив голосу твёрдости, повторил Пашка и пошёл вперёд, уже не оборачиваясь. Через гулкий бой сердца он слышал, как собака, звякнув оснасткой шлейки, встала на лапы и двинулась следом.

Наблюдавший за происходящим Саня поднялся с лавки и застыл, не шевелясь, боясь случайным движением спугнуть хрупкую отвагу собаки.

Агнеска трусила за хозяином, шатаясь, как после тяжёлой контузии. Пашка замедлил шаг, дав ей догнать себя, и шёл, чуть нагнувшись, опустив руку с комочками лакомства и на ходу подкармливая собаку.

– Рядом! – севшим голосом повторял он. – Агнеска хорошая! Молодец! Рядом!

Агнеска на заплетающихся лапах, на тонких лапах, которыми два года почти не пользовалась, изо всех сил торопилась поспеть за хозяином и при этом еле шла, но Саня, наблюдавший за ней, не испытывал жалости. Напротив, ему казалось, это был полёт птицы, наконец залечившей крыло. В крайнем случае – бег лани! Стремительно неслась Агнеска в летнюю даль, оставляла позади горе и страх.

– Александр Сергеич, ключи тогда сами отнесёте Людмиле, – произнёс Пашка, не оглядываясь.

Саня не отозвался – не нужно сейчас лишних звуков. Главное – не спугнуть. «Конечно, Паш, – сказал он мысленно. – Езжайте спокойно, всё будет хорошо».

Взяв Нору-эрделиху и Тимку, он запер дверь шахматного павильона и направился к зданию дирекции исполнить простую миссию – отдать ключи. В неспокойном уме, солёными горьковатыми волнами набегая одна на другую, плескались картины: Маруся в ночном проёме двери, Лёшка в компании Гурзуфа с Марфушей, красное от слёз лицо Наташки и особенно настойчиво – жалобный Илья Георгиевич в жилетке ромбами: «Саня, ну где же носит тебя! – сокрушался тот. – Приходи! Приди сейчас же!»

Неся в себе этот несмолкающий плеск, Саня вошёл в нарядный дворик перед зданием администрации и позвонил в домофон. Он надеялся, что у Людмилы выходной и ключи без лишних разговоров удастся оставить дежурному, однако ошибся.

Людмила вышла к нему сама, нарядная, напористая и крепкая, точно как распускающиеся тюльпаны на клумбах. Остановилась на крыльце и с выражением удивления оглядела гостя.

– Вот. Спасибо большое! – сказал он, отдавая ключи.

Людмила помедлила, заставив его побыть с протянутой рукой. Наконец взяла, надела на палец и сказала с усмешкой:

– Эх, Александр Сергеич, маетесь вы ерундой!

– Да, это верно, – искренне согласился Саня.

В то утро Болек встал поздно и поздно, долго, со вкусом завтракал во французской кондитерской напротив, забавно пытавшейся скопировать парижский первоисточник. Русские официантки приветствовали его согласно уставу: «Бонжур, мсье», стараясь даже грассировать. Он ответил им дружелюбной репликой на французском, чем вызвал растерянное хлопанье ресниц, и, смилостившись, по-русски сделал заказ.

В настроении, как и во все последние недели, зыбком, без почвы под ногами, однако не плохом, Болек закончил завтрак и обнаружил, что направляется домой странным путём – то есть вовсе и не домой, а мимо, в глубину тенистых дворов. Бесцельно петляя по тёплому дню, обдаваемый тополиным ветром, он впервые испытал особенное чувство: ему показалось, что он не один и уже не будет один.

Раньше всегда и повсюду он был одиночкой. Даже женатый, даже в окружении почитателей. И вот теперь кто-то был с ним вместе. Кто-то подлинный и несомненный оказался с ним заодно. Может быть, это вернулся Ангел-хранитель, которого он отпугнул самоуверенным движением к цели? Должно быть, так! – привольно мечтал экс-коуч, нарезая круги по Новокузнецкой, Пятницкой и обеим Ордынкам.

Конечно, он понимал, что у его родившегося вдруг неодиночества была и вполне рациональная причина. Вчера поздним вечером к нему забрела Ася, на этот раз с чёрненькой собакой. Пройти отказалась, зато просидела в прихожей с четверть часа. Сказала, что больше не выйдет замуж, потому что после страшной ошибки с Лёшкой уже никому не может верить. Сказала ещё, что за Пашку у неё ноет сердце. Съела за разговором несколько трюфелей из коробочки, которую Болек сунул ей в руки – раз уж она отказалась выпить чаю по-человечески, и пошла выгуливать дальше свою Чернушку.