Полцарства - Ольга Покровская

Он вышел с ней, по дороге заглянул на секунду в кондитерскую и вручил Асе коробку пирожных, велев умять понравившиеся с чаем – углеводы лечат тоску! Он чувствовал, что больше пока ничем не может помочь.

Этот бесцельный Асин визит Болек воспринял как знак, что перемена свершилась. Он стал своим. Он вернулся.

Теперь, после того как возвращение состоялось, Болек чуял повсюду благодатное вещество детства. Оно проступало из трещин домов и древесной коры, а главное – из самого майского воздуха. Всё пространство между Пятницкой и Большой Ордынкой мироточило детством. Он мог бы собрать его мёд, вытапливающийся из прошлого подобно каплям масла на чудотворных иконах. В нём сохранились наяву поездки к Спасёновым – на каждый праздник, с первым снегом и с первым солнцем, и в летнюю пыль, на все шесть дней рождения и один день памяти дедушки.

Вдруг с удивлением он понял, что основная мысль или «замысел» его человеческого существа не содержит в себе ничего серьёзного. Это был самый простой луговой букет нежности к жизни. Давняя музыка, дворовая липа, старомодная расположенность к родне. Вот он – ангел неодиночества! Всё, приобретённое позже, – образование, круг общения, статус – было «рукотворно» и не могло рассматриваться как истинная ценность.

Ошибочно было бы сказать, что этой весной в его жизни началось новое. В ней возобновилось бывшее изначально, но прерванное. Всё это напомнило ему реку, измельчавшую на какой-то срок и вновь набравшую глубину.

Дул южный ветер, перемещая сорванные листья, пыль и облака на север. Определённо, он дул в направлении крохотного городка с торчащей из воды колокольней! Шатаясь по тёплым дворам, Болек чуял близкий конец истории, а это значило: пришла пора возобновить разговор о поездке.

Время перевалило за полдень, вряд ли сёстры были дома, и всё же он направился в бабушкин двор, но не дошёл, задержанный случайной, а впрочем, закономерной встречей: от метро быстрым шагом летел Курт с неизменным ящиком на плече. Трепетала футболка, на запястье болтались фенечки. Он был похож на студента, только что сдавшего необыкновенно сложный и волнительный экзамен.

– Ох, как хорошо, что я вас встретил! – воскликнул он, подбегая и радостно тормоша руку Болека. – Я им только что всё объявил, ребятам! И про поджог. А сейчас вот бегу к Софье, будем вместе с её адвокатом решать, как лучше это всё подать в суде!

– Поздравляю! – сказал Болек. – Но всё же подумай как следует.

– Спасибо! Само собой! – заверил его Курт, ни на мгновение не беря совет в голову. – Болеслав, вы, может, заехали бы к нашим в лес? – вдруг сказал он. – Они там собак развозят, ключи должны сегодня сдать. Должны были трёх ко мне, а теперь выходит, что к Сане! К Александру Сергеичу, – поправился он. – Они там все как сироты. Пашка особенно. А вы бы их обнадёжили! Ну всё, я побежал! – заключил он и, взволнованно передёрнув ремешки и бусины на запястье, помчался на Пятницкую, во дворик с аркой.

«Вот и знакомые на улицах! Обживаюсь!» – отметил Болек, проводив его взглядом, и, развернувшись, огляделся в поисках такси.

* * *

Как тепло на припёке! Ветер в головах клёнов далёк и счастлив, как детство. Смеётся, лопочет, веткой швырнул в плечо. Позвонил Болек, и Саня, обрадовавшись звонку, решил дождаться его в парке. Одному вести двух больших разволновавшихся собак по городу, учитывая, что Тимка без передней лапы неуёмно рвется в галоп, затруднительно. Пусть поможет!

Дожидаясь брата, Саня вспомнил, что в прошлый раз тот велел ему высыпаться как следует и возобновить занятия музыкой. Это вдруг показалось ему так забавно, что он улыбнулся, но сразу снова стал серьёзен. Заканчивались праздничные выходные, завтра на работу. Значит, за сегодня надо уладить все вопросы, главный из которых – Пашка.

Когда Болек появился на узкой асфальтовой дорожке, благодушный, с подвёрнутыми до локтя рукавами рубашки и закинутым за плечо пиджаком, Саня почувствовал благодарное облегчение. Вот спасибо! Всё же две головы да четыре руки лучше! У него и в мыслях не было, что Болек мог искать встречи с ним по какому-то своему делу. Какие ещё «свои дела»?

– Ведь как он всё это воспринял? Что это предательство! Что соратник, товарищ, которому он верил, взял и предал! – по дороге рассказывал Саня внимательно слушавшему кузену. – Ну и, естественно, его переклинило! Стал ну просто как замороженный! Как будто он вообще ни при чём и не его это звери! Я чего боюсь! Что «заморозка» отойдёт и он что-нибудь отчебучит. Мне бы с ним до этого момента поговорить! Он домой с Агнеской поехал.

– И о чём ты с ним хочешь говорить? – спросил Болек очень серьёзно.

– О чём! О том, что некоторые вещи приходится принять! Просто принять! Сделал, что мог, значит… – Тут Саня осёкся и не закончил фразу.

– Принять? – сказал Болек с лёгкой усмешкой. – Кто-то, помнится, на завесу смерти собирался покуситься, чтоб прозрачной стала! А теперь говоришь – принять!

Саня поморщился и мотнул головой. Он и сам знал, что Пашкина бескомпромиссность и наивная вера в чудо – его грех.

Когда они подходили к подъезду, им навстречу, держа за руки двоих малолетних сыновей, вышла Санина соседка по этажу. Надя, робкая женщина неопределённого возраста, была лёгкой, словно бы выветренной до сплошного света. Сыновья раскачивали её за обе руки, и она клонилась покорно то к одному, то к другому, сияя и рассыпаясь.

Сане не раз доводилось сбивать её мальчишкам температуру и прочее, поскольку куда же бежать в случае чего, как не к доктору напротив!

– Надя, может, возьмёте собаку? – спросил Саня, когда они поравнялись. – Вашим ребятам пойдёт на пользу. Вырастут смелыми, щедрыми. Собаки – прекрасное средство от страха жизни вообще. И прилив сил! Вы просто свою жизнь не узнаете – столько прибудет энергии!

Надя отступила, заводя руки с детьми за спину.

– Да нет, мы как-то от всего этого далеки… – сказала она, нервно рассмеявшись.

– Мы много от чего далеки! И я далёк. Но, если не делать шагов, если разрешить себе не меняться… – принялся убеждать её Саня и умолк под внушительным взглядом Болека.

– Ну не знаю… – выдавила Надя с остатком смешка, всё ещё пряча сыновей за спину. Её напряжённые руки вздрагивали.

Саня больше не стал её мучить.

– Ты видел? Ну что ты с этим сделаешь! Человек боится живых существ. Боится жить открыто! – сокрушённо говорил брату Саня, заводя собак в лифт. – А однажды из этой вот глубинной трусости, из этих рук за спиной, родится догхантер – вывернутая попытка освободиться…

– Саня, а может, у тебя просто нет своих детей? – заметил Болек. – Может, и ты бы их за спину прятал при виде этих вот дивных творений, – кивнул он на безлапого Тимку. – Не требуй многого!

В квартире отстегнули поводки, и Тимка с Норой устремились обнюхивать плинтусы.

– Тут ведь кот у нас был, – проговорил Саня и устало опустился на стул, торчавший посередине развороченной сборами комнаты.