Полцарства - Ольга Покровская

– Паш, это стресс просто. Ты подыши. Просто спокойно подыши. Замечай, как грудь поднимается, опускается, воздух холодный, тёплый… Давай вместе подышим, на счёт…

– Александр Сергеич, может, нашатыря ему? – спросила из окошка Татьяна.

– Да всё нормально уже! – зло буркнул Пашка, поднялся и пошёл мимо сгоревшего загона, мимо мозаичной стены спорт-базы – во дворик шахматного павильона.

* * *

Тем временем Ася спешила к своим, срезая путь по лесным зарослям. Из темноты земли уже поднялись стебли медуницы с бутонами, и крохотная резная крапива, и даже какие-то несъедобные грибки. Под Асиным торопливым шагом всё это брызгало весенними духами, беззвучно охало и вновь расправлялось навстречу солнцу, тёкшему через дуршлаг «зелёного шума».

Если бы Асю спросили в ту минуту, любит ли она Курта, она бы немедленно ответила – да! Любит, любит! И его! И всех! Родственников, Пашку, собак! Курт же выделялся из списка лишь тем, что был слишком похож на неё саму. Ей казалось даже, что он был не самостоятельным явлением, а как бы восполненной частью её самой. Неким ущербом, который вдруг устранился. Засмолённой течью, залатанной обшивкой космического корабля или даже оторванной головой, пусть дурной, но своей, которая была утрачена и теперь невиданным Божьим чудом вдруг приросла.

Как человек, внезапно одарённый богатством, но не успевший привыкнуть к нему, Ася чувствовала потребность отдать «десятину», а лучше больше, лучше – всё, тем более что её сокровище было не мёртвым капиталом, а процветающей фабрикой, ежесекундно производящей силу и счастье, которые надо куда-то сбывать.

«Главное, – одновременно строго и лихорадочно думала Ася, – от всех этих даров не стать бесчувственной! Не позволить себе тупого счастья!»

Выскочив к приюту, Ася увидела, что угол шахматного павильона весь объят зазеленевшим кустом жасмина. Маленькие пучки листвы только распускались, похожие на крохотные бутоны зелёных роз. Между ними ещё были видны суховатые ветки, и вовсю просвечивали серые доски павильона. Эта нежная зелень на сером, сухом и старом подействовала на Асю смиряюще. Ей пришло в голову, что её нынешняя радость и свет могли оказаться неуместными в день, когда окончательно исчезал с земли приют Полцарства.

Унимая разгон, она вошла во дворик и увидела, что всё готово к прощанию. Собаки, которых предполагалось на время оставить у Курта, были заперты в домике, а те, что отбывали в Наташкин посёлок, доверчиво топтались во дворе, возле хозяев.

Ася подбежала к брату и, прижавшись, шепнула куда-то в плечо:

– Саня, не ругай меня!

Тот погладил её русую голову, тёплую от солнца.

– Что там Женька? – спросил он.

– Поехал к Софье. Всё хорошо! – сказала Ася и, отстранившись, пошла к Наташке с Татьяной. Они что-то дружно искали на лавке, в сумках с приданым Чуда и Щёна. – Ребят, ну что, едем? Звоню Алмазику, что выходим? – спросила она.

Никто не отозвался. Ася обернулась на Пашку – тот перестёгивал посвободнее ошейник Чуда – и вдруг поняла, что их занятость была выдуманной. Они нарочно возились, чтобы не смотреть на неё, как если бы она совершила что-то постыдное.

– Почему вы на меня не смотрите? – крикнула Ася. – Что не так? Что я побежала за Куртом? За преступником, да? Но он не мог тогда по-другому! И он покаялся!

– Ася, да ты совсем, что ли! – оставив сумки, сказала Татьяна. – Чего он не мог-то? Ладно бы огня испугался. Так он ведь стоял и смотрел! Хоть бы собак собрал, пересчитал! Мышь бы не погибла. А теперь он герой у тебя?

– Но ведь он признался! – возмутилась Ася. – Разве, когда грешник раскаялся, это не важнее, чем всегда быть хорошим? Саня!

Брат покачал головой, указывая взглядом на Пашку. Ася поняла его жест и, помолчав, проговорила совсем тихо:

– Ребята, простите нас!

– Кого вас-то? Вас кого? Ты, что ли, виновата? Дурочка ты! – сказала Татьяна.

– Ладно, пошли уже, – скомандовал Пашка и, приоткрыв дверь, заглянул в домик.

– Агнеска! – сказал он притаившейся под диваном собаке. – Я сейчас вернусь. Слышишь? Провожу – и за тобой!

– А где Марфуша с Гурзуфом? – спохватилась Ася.

– Их Лёшка взял, – отозвался Саня.

– Как это – взял?

– Взял к себе жить. Сказал, дядя Миша ему завещал.

Ася в изумлении посмотрела на брата и вдруг улыбнулась.

– Ох, как это хорошо! Как хорошо, правда? – любовно оглядывая друзей, воскликнула она. – Ну, Гурзуф ему жару задаст! Но это и хорошо – меньше тоски останется! Правда ведь? А потом я с ним поговорю, попрошу, чтоб не держал зла. Сейчас нельзя – вдруг он не так поймёт, обнадёжится. Может быть, через месяц? Или даже лучше осенью?

За вычетом Гурзуфа с Марфушей, в Наташкин посёлок предстояло отвезти только двух собак – Щёна и Чуда. Агнеску Пашка собирался забрать к себе – в расчёте, что собачья шерсть никак не повредит деду. Ну а если вдруг повредит – придётся везти Агнеску к трём оставшимся инвалидам – Василисе-падучей, Норе-эрделихе и Тимке-безлапому. Пока не вернётся Курт, Саня уводил их к себе.

Подхватили сумки и остановились посередине двора. Никто не решался двинуться первым, поскольку не знал наверняка, каков статус покидаемой ими земли. Полцарства – что это было? Дворик возле шахматного павильона, или община верующих, или, может, родина?

– Ну, с Богом! – наконец проговорил Саня, но не успел сделать и пары шагов, как раздался небесный гром. Это зазвенел обычным старомодным звонком Асин телефон в сумке.

Цифры, высветившиеся на экране, были чужие, но Ася чутьём узнала звонившего.

– Стойте! – крикнула она, мигом порозовев. – Подождите! Это они! – И, отбежав в сторону, ответила на звонок.

Это была та самая милая пара, из-за которой Ася грозилась перестать верить людям. Оказалось, что барышня прособиралась, когда же наконец приехали на ярмарку, у самого входа в парк их застиг дождь.

– Ну что, сейчас можно подъехать? – спросил парень строго, словно это по Асиной вине грянул вчерашний ливень.

– Распрягай, ребята! За Василисой едут! – крикнула Ася и, весело подскочив, отстегнула поводки у Щёна и Чуда. Почуяв волю, они радостно засуетились, ткнулись носами в руки освободительницы. Ох эти мокрые собачьи носы! В них талая весна и намёк, что когда-нибудь и мы тоже снова станем невинными! Ася потрепала обе морды – глаза, уши и крепкие лбы жёлтого Щёна и бурого Чуда.

Пока Ася с Татьяной и Наташкой гладили и причёсывали предназначенную к удочерению Василису, Пашка, сидя на качелях, спиной ко двору, ковырял ножом кусок древесины – сучок засохшей яблони.

– Паш, ты же рад был сегодня, когда проснулся! – твердил ему Саня. – Ничего не изменилось. У Курта своя судьба. А ты действуй, как решил. Не поддавайся! – И чувствовал, что ни одно его слово не попадает в цель.