Дневники русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

Тихо в зале… все молчали…

Хоть бы слово одобренья!

Но в глазах вблизи стоявших

Я читала… изумленье.

Мефистофель! ты спокойно

Можешь царствовать над миром:

Все идеи безопасны

Пока «я» для нас кумиром.

26 декабря

Ну, вот настал «праздник ощущений», по выражению Н.Н. Неплюева, праздник желудка, праздник глаз, ушей – чего угодно, только не духа.

Хозяев и прислуги нет дома, и я спешу наслаждаться минутами полнейшей тишины, когда лучше думается… Наконец-то я выработала в себе силу переносить одиночество; нынешний год иду бодро по дороге, но как и всегда – живу двойственной, а иногда и тройственной жизнью. Последняя является лишь тогда, когда надо приспособляться к людям, вовсе мне чуждым, а двойственная – всегда и везде со мною: одна – на людях, с которыми приходится постоянно жить, а другая – для тех минут, когда остаюсь наедине сама с собою… Это случается редко: то я читаю, то пишу реферат, словом, стараюсь не думать, ни о чем не думать, а всего менее – об ожидающей меня будущности. Теперь я лучше отношусь к людям, чем прежде, но что же за голос вечно твердит мне: «Все это не то, не то, не то!» Когда я сталкиваюсь с людьми, я жадно в них всматриваюсь, как вечный жид, я все иду и иду, ищу и ищу… найду ли? Нет! Судьба отнимает у меня моих близких, соединяя их с людьми мне несимпатичными: скоро я лишусь и второй сестры – Тани…

Как посмотришь, какое ничтожество мне все приходилось встречать среди мужчин! Ни одного глубоко симпатичного, который бы отвечал на все стороны души… Я не идеал ищу – я сама не идеал, – а просто хотелось бы хоть раз встретиться с родственной мужской душой, без малейшей мысли о какой-либо чувственной стороне. Вспоминаю Добролюбова. Вспоминаю его письмо об одной девушке, которая ему нравилась, и вышла замуж за военного… – «А ведь и офицерик-то плюгавенький! Эх-ма!!» – восклицает он. Сколько раз мне приходилось повторять те же слова, обращенные к женщинам, когда я видела, что за ними ухаживают мужчины, неизмеримо выше их стоявшие по умственному развитию. Но я – не Добролюбова, и не ищу «любви»; не ее хочу я, а дружбы, потому что знаю теперь, что могу быть другом.

1899 год

14 января

Почему я ушла сейчас от проф. Л.-Д.? К нему пришли двое молодых людей – очевидно из оставленных при университете, шел интересный разговор, и, однако, когда профессор пригласил всех к чаю – я ушла, под предлогом того, что все время сидела в жакетке и что мне очень жарко… Ищи предлог – соответственно тому, кто им пользуется.

Сдала я свою работу профессору еще до Рождества, он ее не успел просмотреть, а тем временем я уже успела прийти в ужас от ее недостатков и была готова взять ее совсем, да он не отдал; сегодня я сама должна была прочесть ее ему, но судьба сжалилась надо мной: в эту минуту вошли молодые люди и, конечно, разговор перешел на другие темы. Говорили о многом: о новых книгах, пересматривали новые издания соч. Тихонравова, Градовского, Vt. Кареева, Seignobos «Histoire politique de l’Europe contemporaine»17, XVII т. «Рус. Истор. Библ.», вышедший под ред. Лаппо-Данилевского, пересматривая книги, делали замечания относительно разных лиц. Я чувствовала себя на первый взгляд как будто и хорошо; в глубине же души шевелилось сознание своего невежества, своего умственного бессилия, своей неспособности к чему-либо серьезному.

Я уже приготовилась совсем к суровому и справедливому приговору профессора, жаль только, что не сегодня услышу его… Любовь к науке у меня теперь соединяется с желанием посредством занятий ею отвлечься от бесплодного раздумья над «зачем»; ведь –

…Головы в иероглифных чадрах,

В черных беретах, в чалмах…

Бьетесь над этим вопросом в слезах.

Старая и вечно новая история…

Да будто проклято то, что воспитало меня! Каким туманом обвивает это нашу жизнь, какой страшный вред приносит нашему мировоззрению. И теперь что?! Чувствую, что если буду задумываться – самоубийство явится таким соблазнительным исходом. И вот инстинктивная жизненность заставляет отворачиваться от этого выхода, искать других интересов, временных, но беспрерывно изменчивых, которые бы заслонили собою могилу. Я говорю себе хладнокровно «бояться нечего» – и в то же время ищу декораций, за которыми я ее бы не видела. Я презренно малодушна, жалка, сознаю свое падение и… падаю еще ниже…

– Так что же ты, такая как есть, сможешь сделать по окончании курса? что сделаешь для общества, для народа?! и перед этим ужасным вопросом, на который я тоже не нахожу ответа, кроме могилы, – я также малодушно пасую, всеми способами стараясь извернуться, но честность твердит одно: ничего!

А ведь, небось, если б какая-нибудь из товарок пришла ко мне точь-в-точь с такими же мыслями, я, пожалуй, почувствовала бы к ней презрение… «Слабость!»

20 января

Вчера Гревс читал приветственную речь к слушательницам после Рождественских вакаций. Он говорил о роли профессора и решал еще раз вопрос – должен ли стоять профессор перед своими слушателями или нет? Увы! Как мы малы и ничтожны – сами не можем еще понимать таких простых вещей! Даже это нам надо с кафедры объяснять.

24 января

В этот день на курсах И.А. Шляпкин назначил собрание по поводу Пушкинской вечеринки. Когда я пришла – все были уже наверху в зоологическом кабинете, собралось человек 20. И.А. заседал за столом, вооруженный адрес-календарем и листом бумаги. Я записалась в бюро для устройства вечеринки, не рискуя выступать в качестве артистки; ко мне присоединилась В., решив взять на свою долю хлопоты по доставке статуи Пушкина из Лицея на курсы. Мы, т. е. бюро, человек 8, усевшись за отдельный стол, живо кончили свое дело: разобрали все вопросы по устройству художественной части вечеринки. Илья Александрович, отдельно от нас, составлял список желающих исполнять сцены и картины. Началась считка: выходили одна за другой желающие исполнять, читали сцены из «Русалки» (роли мельника, дочери и князя), «Бориса Годунова» (Самозванец и Марина) и «Цыгане» (Земфира, Алеко, Цыган). Во время репетиции смеху и шуткам не было конца. Вскоре меня вызвали вниз – приехала М.П.; я бросилась к ней, повела ее наверх, и так как мне не хотелось уходить, просила М.П. подождать немного. Я была так рада видеть ее у себя… она такая изящная в простом черном платье, с брошкой – значком «Армии спасения». Репетиция продолжалась, и бедный И.Ал. должен был оставаться здесь до