Большая охота на акул - Хантер С. Томпсон

Печальный факт в том, что сколько-нибудь долгое пребывание в Латинской Америке именно так преображает многих американцев. Чтобы этого избежать, в невероятных количествах требуются способность к адаптации, идеализм и вера в общее будущее.

Возьмем для примера молодого человека по имени Джон, представлявшего в одной латиноамериканской стране международную гуманитарную организацию. Его работа заключается главным образом в раздаче излишков продовольствия бедным. Он много работает, часто выезжает вглубь страны: три-четыре дня тяжелой дороги за рулем, плохая еда, примитивная гигиена и дизентерия.

Но от людей, с которыми ему приходится работать, ему не по себе. Он не в силах понять, почему директор школы в глухой деревне крадет продукты, предназначенные для его учеников, и продает их спекулянтам. Он не может понять, почему его склад, расположенный в центре района, где еду раздают ежедневно, постоянно грабят те самые люди, которые неделю назад становились в очередь за регулярным пайком.

Он мрачно размышляет и спрашивает себя, а добился ли чего-то или его держат за дурака. Потом однажды, когда у него особо скверное настроение из-за новых свидетельств черствости или коррупции, он слышит под окном вопли толпы. На ступенях фонтана стоит мужик и хрипло орет про «права человека» и про то, что следует сделать, чтобы добиться их осуществления. А толпа счастливо вопит в ответ: «Долой капиталистических свиней!»

Наш Джон у окна внезапно выходит из себя и грозит кулаком. «Adajo del pueblos!» – кричит он, то есть «Долой народ!». И быстро прячется.

Но семья латиносов в соседней квартире, тоже стоявшая у окна, слышит, как гринго поносил толпу. Слух распространяется, и несколько дней спустя в нашего парня сыплются оскорбления, когда он идет в cantina на углу за пачкой cigarrillos. Джон хорошо говорит по-испански и ругается в ответ, не понимая, откуда вдруг недружелюбие соседей. Но преисполняется горечью, а как только волна пошла, развернуть ее очень непросто.

* * *

Однажды в городке появляется новый американец, стажер в одном из банков США, у которого есть отделения в Южной Америке. Наш Джон знакомится с ним в англосаксонском клубе и по ходу разговора рассказывает, чего ожидать от националистов: «кучка неблагодарных, все до единого глупые и продажные».

От других гринго новичок слышит то же самое. Ночью в новой и незнакомой квартире он начинает думать, что соседи за стеной шумят специально, чтобы действовать ему на нервы. Вскоре он так же преисполнен горечи, как и все остальные.

Когда наступает неизбежная банковская забастовка (как это регулярно случается в большинстве латиноамериканских стран), наш новичок следует совету старшего годами сотрудника-гринго и приходит на работу с пистолетом, которым придавливает бумаги на столе, чтобы показать служащим, что намерения у него серьезные.

Реакцию местных националистов едва ли стоит описывать. На нашего стажера навешивают ярлык очередного доказательства о двух ногах, что гринго злобные идиоты. Общий результат (в том, что касается и Джона, и молодого стажера в банке) – вопиющее поражение надежд, что Северная и Южная Америка поймут друг друга и тем самым избегнут разрыва, который расколет западное полушарие.

Молодой американец сталкивается в Латинской Америке и с другими невзгодами. Например, ему приходится иметь дело с американской колонией, которая расцветает в любом мало-мальски крупном городе.

Живущие в латиноамериканских странах американцы зачастую большие снобы, чем сами латиносы. По латиноамериканским стандартам, у среднего американца довольно много денег, и он редко встречает соотечественника, у которого бы их не было. Американский бизнесмен, который запросто прошелся бы в спортивной рубашке по улице родного городка, шокирован и оскорблен мыслью, что может появиться, скажем, в Рио-де-Жанейро без пиджака и галстука. Тот же самый человек, которому зачастую не больше тридцати, в Штатах живет в типовом домике, но в Рио это будет непременно вилла на Капокабана с двумя горничными, комнатами для прислуги и балконом, выходящим на океан.

Кое-кто говорит, что американец сам портит собственный имидж в Южной Америке: вместо того чтобы быть мерилом демократии, он не только подражает богатым, антидемократичным латиносам, но иногда даже их превосходит. Оказавшись вдруг среди элиты, нервный американец твердо намерен всем показать, кто он, и в отличие от аристократа, который никогда не сомневается в собственной ценности, свой недавно обретенный статус стремится доказать на каждом шагу.

* * *

А вот другие тянут знакомую песню: «Не лезь со своим уставом в чужой монастырь». Бытует мнение, что в Южной Америке низшие классы не имеют представления о равенстве и неформальность считают слабостью. А потому единственный выход – заставить их себя уважать. «Знаю, глупо кричать на горничную всякий раз, когда она ошибается, – сказала одна домохозяйка в Бразилии. – Но она ленива, и я хочу, чтобы она знала, что я за ней слежу. С этими людьми либо дисциплина, либо анархия».

Еще одна мучающая гринго напасть – алкоголь. Потому что он никогда не чувствует себя комфортно, говоря на чужом языке, потому что его доход, по местным стандартам, обычно конфузливо велик, потому что всякий раз, что-то покупая, он беспокоится, не обманывают ли его, потому что он никак не может отделаться от ощущения, что большинство латиносов из высшего общества считают его болваном из страны, где даже болваны богаты, и потому что он никак не может понять, почему не нравится людям такой, какой он есть, – просто хороший парень, которому не по себе в этом странном месте с его странными обычаями. Из-за этого напряжения и многого другого он пьет много больше, чем обычно дома.

«Чтобы расслабиться» – таков расхожий предлог, но иногда почти нет выбора. Например, в Рио вечерние пробки такие тяжелые, что между пятью и восемью вечера почти невозможно попасть из делового района в Капокабану, где живут «все». Едва ли не первое, что говорят новоприбывшему: «Если не удалось выбраться из города до пяти, забудь и сядь где-нибудь напиваться до восьми». Этот провал в дне окрестили «питейным часом».

Для многих «питейный час» скоро превращается в зависимость. Иногда приводит к катастрофе. Часто американец приезжает домой часа в три-четыре утра без гроша и с пустым взглядом, таща за собой портфель и все еще проклиная давно рассосавшуюся пробку.

Из-за «питейного часа» и прочих чисто местных ситуаций человека, возвращающегося в Штаты, ставит в тупик вопрос: «Что нам делать с этим континентом?»

* * *

Он понятия не имеет, потому что у него не было времени расслабиться и подумать. Его главной заботой было выживание. Объективность – одна из первых жертв «культурного шока» – таким термином обозначают недуг, который возникает, когда уроженец Северной Америки с наследием пуританского прагматизма внезапно попадает в мир с иными традициями и иным подходом к жизни.

Странное ощущение – вернуться после года в Южной Америке и прочесть книгу какого-нибудь политика, объехавшего за шесть недель континент туром «все включено» и говорившего исключительно с президентами, министрами и прочими «лидерами» вроде себя самого. Проблемы и задачи становятся вдруг кристально ясными – какими не были, когда эти проблемы тебя окружали.