Большая охота на акул - Хантер С. Томпсон

А следовательно, если реакция США на переворот недопонимание, то и сам Альянс за прогресс – недопонимание, потому что «Альянс» довольно прочно основывается на предположении, что прогресс будет достигнут не в ущерб демократии. Господин Кеннеди повторял это раз за разом, но в Перу его идея не получила широкого признания. Во всяком случае, среди тех, кто идет в счет.

National Observer, 27 август, 1962

Куско, Перу

Когда на Куско спускаются холодные андские сумерки, официанты спешат опустить жалюзи в кафе при больших отелях в центре города. Они поступают так потому, что на каменные террасы приходят индейцы и смотрят на сидящих внутри. Туристам от этого не по себе, поэтому жалюзи опускают. И комната с высоким потолком и обшитыми дубом стенами сразу кажется веселее.

Индейцы протискивают лица между железными прутьями, защищающими окна. Они стучат по стеклу, шипят, протягивают странные безделушки на продажу, клянчат «денег» и вообще мешают туристу пить Pisco Sour.

Так было не всегда. До 1532 года этот город с его прохладным воздухом и холодными ночами Андских гор служил богатой золотом столицей империи инков, индейского общества, которое эксперт по Южной Америке Гарольд Осборн назвал «единственной цивилизацией, которой удалось сделать Анды поистине пригодными для жилья». Многие здания Куско по-прежнему стоят на фундаментах инков, на массивных каменных стенах, которые пережили четыреста лет войн, грабежей, эрозии, землетрясений и общего небрежения.

Сегодня нет более печального и лишенного надежды существа, бродящего в горестях по земле, чем индеец. Больной, грязный, босой, в обносках, жующий листья наркотической коки, чтобы притупить боль реальности, он хромает по узким мощеным улочкам города, который когда-то был столицей его цивилизации.

Его культуру превратили в груду камней. Археологи твердят, мол, это интересная груда, но индейцу не по нутру копаться в собственных развалинах. По сути, есть что-то жалкое в том, как индейский ребенок ведет тебя через поле посмотреть на то, что он называет ruinas. За эту услугу он хочет «денег», а потом будет стоять неподвижно, когда наставишь на него объектив, ведь это стоит центов десять кадр.

Вероятно, у одного индейца из тысячи есть хотя бы какое-то представление, почему люди приезжают в Куско посмотреть на ruinas. Остальным есть о чем думать, например, как раздобыть достаточно еды, и это сделало Куско одной из самых оживленных тепличек коммунистической агитации на континенте.

* * *

Вдохновленные коммунистами «восстания крестьян» – в Куско общее место, они уходят корнями в начало сороковых. Более того, они привычны по всему Перу. Во время Второй мировой войны коммунисты захватили Куско и воздвигли на холме над городом гигантские молот и серп из побеленного камня.

С тех пор порядок действий не слишком изменился. Прошлой зимой лидер крестьян Уго Бланко организовал неподалеку от города, в долине Конвенсьон, индейскую военизированную группировку, с которой совершил серию налетов. Приблизительно в то же время имели место забастовки и потасовки на принадлежащих США шахтах Серо де Паско.

Но феномен не ограничен ни шахтами, ни одним только Перу. Он встречается и в сельской местности, и в других странах, на чью территорию приходятся Анды, – в Эквадоре и Боливии. Из всех трех только Боливия попыталась интегрировать индейцев в жизнь страны. Перу предпринял несколько нервных и нерешительных шагов, а Эквадор почти ничего не сделал.

А ведь население трех стран насчитывает в сумме 18 500 000, из которых белых около десяти процентов. Приблизительно сорок процентов – чистые индейцы, остальные – смешанных кровей – cholos или mestizos. Если индейцы и cholos объединятся и войдут в свою полную силу, Южная Америка уже никогда не будет прежней.

* * *

Тем не менее коммунизм не единственное учение или пристрастие, способное подвигнуть обычно мирных индейцев к насилию. Еще одно – крепкое пиво chicha, андский ответ самодельному алкоголю, которое пьется в огромных количествах. В отчете антропологической экспедиции в Боливии 1953 г. значится, что в год в одной провинции выпивается по девятьсот семьдесят девять бутылок на каждого взрослого, мужчину или женщину, – то есть приблизительно по две с половиной бутылки в день.

Еще один источник возмущений – крайний консерватизм. Один пример. Прошлой осенью в Эквадоре бригада по улучшению санитарных условий Индейской миссии в Андах, спонсируемой ООН, была атакована индейцами, которым сказали, что эти люди «агенты коммунистов». Врач и его помощник были убиты, тело врача сожжено. Эквадорская пресса, настаивая, что коммунисты уж никак не могли сказать индейцам, что сотрудники ООН были «агентами коммунистов», назвала инцидент «трагическим последствием соперничества крайне правых и крайне левых за поддержку индейцев».

В этом инциденте и других ему подобных обвинили консервативные элементы, сопротивляющиеся земельной реформе или какому-либо еще изменению статус-кво. Пример Боливии показал: едва индеец начинает голосовать, у него нет общих целей с крупными землевладельцами или промышленниками. А потому для сохранения статус-кво надо, чтобы индеец и дальше был невежественным, больным, нищим и политически бессильным.

* * *

И индейцы, живущие по большей части на голом плато на высоте от десяти тысяч футов над уровнем моря в Эквадоре и на высоте до пятнадцати тысяч футов в Боливии (для сравнения Денвер находится на высоте 5280), на удивление восприимчивы к такому консерватизму. С самого разрушения их империи в середине шестнадцатого века индеец считал, что все изменения только к худшему – кроме иногда тех, за которые выступают вдохновленные коммунистами «крестьянские лидеры».

Согласно одной прекрасной индейской традиции, ныне отмирающей, всех приезжих встречают градом камней, потому что они неизменно несут с собой беды. До очень недавнего времени прибытие любого человека «по официальному делу» могло означать, что все население деревни, возможно, отправят до конца дней работать на шахте.

Даже когда его убедят, что ему стараются помочь, индеец не склонен менять свои привычки. Арнальдо Санхинес, боливиец, работающий на «Панамериканскую сельскохозяйственную службу» в Ла-Пасе, рассказывает, как остановился на крошечной ферме, чтобы продемонстрировать стальной плуг индейцу, пользовавшемуся плугом таким, какой его предки использовали пятьсот лет назад. Старик испробовал новый плуг и явно был убежден в его превосходстве, но в конечном итоге отдал его назад.

– Э, сеньор, – сказал он, – это прекрасный плуг, но мне нравится мой старый деревянный, и, думаю, я с ним и помру.

* * *

Мистер Санхинес грустно качает головой, говоря о двенадцати годах, которые он проработал на Службу, стараясь убедить индейцев отказаться от старинных методов земледелия. Главное препятствие, говорит он, что индеец живет почти полностью вне денежной экономики: он существует, как и существовал всегда, за счет натурального обмена. Один индеец, пройдя много миль до деревенской ярмарки, сказал по возвращении домой, что у него обманом выманили весь товар, потому что за него он получил деньги.