Платформа - Роджер Леви

– Началось, Пайри! – прокричал я, размахивая руками, словно безумец. – Мне нужно будет только укреплять ее, но основание надежно. «ПослеЖизнь» больше, чем то, что я себе представлял. Она великолепна!

Я хвастался перед ней, пока у меня были силы говорить. А когда остановился, то положил руки на колени и просто расхохотался, настолько переполняли меня усталость и возбуждение.

– Ох, Пайрева, – вздохнул я. Колпак капсулы был открыт, и Пайрева была так прекрасна. Я представил, как моя любовь струится к ней подобно ветерку, заставляет дрожать веки и входит в ее разум.

Я так жду нашей встречи, мой Алеф.

Она ответила мне!

Нет, конечно же, она мне не ответила. Просто я слишком много времени проводил в Песни и привык к тому, что мне отвечают бестелесные голоса. Я хотел быть с ней так сильно, что вообразил ее голос.

– Мне нужно заполнить море, – сказал я ей, когда отдышался. – Мне нужно, чтобы «ПослеЖизнь» росла, но еще не отлажено так много мелочей, и к тому же есть проблемы.

Расскажи мне, Алеф.

Это было только мое подсознание, но разве это имело значение? В последующие дни я проводил с ней больше времени, рассказывая о стремительно разворачивающихся событиях.

– У Лиацеи Кальфи были родители и брат, – говорил я. – У нее были любовники и непростая жизнь, и теперь Песнь обо всем этом знает. Ее семье не дают покоя, никто из ее близких не может скрыться, и все они утопают в сочувствии и обвинениях. Песнь уничтожает их.

Ты сказал, в обвинениях?

– Она поругалась с одним из своих любовников как раз перед последним полетом. Песнь ополчилась на него. Они винили его в ее гибели. Он покончил с собой.

В будущем сделай всех анонимными. Только дай им выдуманные имена, Алеф, а не номера. А когда появятся способы лечения, анонимность к тому же сделает голосование честным…

После этого я говорил с ней постоянно, даже когда не был рядом. Вопросы, с которыми я не мог справиться в одиночку, мы разрешали вместе, хотя сама идея подобного сотрудничества была безумной. Я представлял себе, как Малах наблюдает за мной, не убирая пальца с какого-нибудь устройства, готового убить меня, стоит мне сделать подозрительное движение.

– Что мне делать, когда их будут извлекать из моря, чтобы вылечить?

Размести по всей Системе клиники «ПослеЖизни». Пусть у тех, за чье исцеление проголосуют, будет возможность оказаться в любой из них, и никто не узнает, в какой именно, чтобы они могли начать новую жизнь анонимно.

По прошествии нескольких месяцев осталась лишь одна проблема, и я пришел с ней к Пайреве.

– Пайри, у некоторых нейридов, внедренных взрослым, есть недостаток. Переписанные с них воспоминания не всегда полны или точны. Даже если я использую архивы, чтобы помочь пьютерии вносить поправки, исходя из вероятности подлинности события, пьютерия не может сымитировать интонацию человека. Она всегда звучит фальшиво.

Так не используй пьютерию, мой Алеф. Используй людей.

И так я стал использовать интервьюеров для сбора деталей, для внедрения специфики словарного запаса, и акцента, и жаргона в экстраполяции пьютерии, для доработки и сглаживания всех неровностей наших ранних ПослеЖизней. Эти писатели были необходимы, только пока мы полагались на нейриды, внедренные взрослым, и я постарался, чтобы мы ничего не скрывали, но это привело к тому, что в последующие годы вокруг «ПослеЖизни» зародилось множество слухов и теорий заговора.

Избавиться от слухов оказалось невозможно. Однако, к моему удивлению, они, похоже, только укрепляли репутацию «ПослеЖизни». Мы просто рассказали правду – что точность Жизней взрослых не может быть стопроцентно гарантирована, однако со временем, когда станут доступны ПослеЖизни тех, кому нейрид был имплантирован при рождении, точность приблизится к единице.

Таким образом, когда до выхода Пеллонхорка из rv осталось совсем немного, я смог сосредоточиться на финальных деталях.

Бизнес Лигата был полностью инкорпорирован в Шепот – единственную в Системе организацию, превосходившую размерами «ПослеЖизнь».

Но мы до сих пор не продвинулись с поиском лекарства от рака Пеллонхорка.

Я пытался не думать о посеянных Пеллонхорком семенах смерти. Мне приходило в голову, что теперь я могу уделить время их поиску или выявлению и уничтожению созданных им систем коммуникации или запуска – но что, если я потерплю неудачу? Пеллонхорк был единственным, кто когда-либо превосходил меня в расчетливости, и я не готов был идти на этот риск. Я был уверен, что, сколько ни обнаружу спусковых крючков и ловушек, где-то всегда останутся другие.

Рейзер плыла вперед, и, по мере того как удалялось дно, лодка погружалась все глубже. Мэрли не преуменьшал ограниченность возможностей субмарины. Пришвартовать ее было нельзя. Но, по крайней мере, это означало, что управление было элементарным. Рейзер вывела на мониторию курс и место назначения и не удивилась, обнаружив, что они забиты в пьютерию и изменить их нельзя. «Посылаешь меня на платформу Таллена, да, Синт?» Рейзер предоставлялся ограниченный контроль глубины и еще возможность перехода на ручное управление в случае аварии, но, если не считать этого, она была просто пассажиркой.

Море становилось все беспокойнее. Рейзер направила лодку глубже, чтобы ее перестало болтать, а потом изучила комм. В него был забит только один контакт – личный комм Мэрли.

– Мэрли?

Нет ответа. Рейзер гадала, жив ли он. Она проверила показания приборов. Воздуха на восемь часов, топлива – на столько же при равномерной скорости. До платформы было шесть часов пути, так что у нее оставалось два лишних – вроде бы адекватный запас времени, но его быстро съедят течения и необходимость огибать сарки.

Рейзер вызвала сонар. На нем ничего не было. Она еще не скоро попадет в воды с сарками. Визуальные и термодатчики предлагали ей множество настроек. Она включила ближний обзор и заметила в мерцающих потоках вокруг стремительные проблески рыб и завитки водорослей. Над ней была бледная зелень солнечного света на поверхности моря, хотя саму поверхность видно уже не было. Сзади виднелся оставляемый лодкой след из пузырьков. Где-то внизу было дно, но, как и поверхность моря, оно было теперь за пределами досягаемости датчиков.

Когда она поставила в приоритет дальний обзор вместо ближнего, все детали исчезли. Рыбы стали темными росчерками в серой пустоте, а дно – однообразной серой равниной, бледнеющей по мере удаления. Впереди было разбросано еще несколько росчерков, сравнимых по размерам с рыбами, но гораздо светлее, и они поставили Рейзер в тупик, прежде чем она сообразила, что это первые из далеких сарков.

Сзади был едва виден удаляющийся берег, искаженный поверхностью моря и выцветший, словно сон. Пламя придавало ему мраморную текстуру. Рейзер поискала силуэты людей, но не нашла.