Наталья Кирилловна. Царица-мачеха - Таисия Наполова

— Сподоби, Господи, сей вечер допьяна без побоев напиться.

— Тебе бы, пропойца, за печью лежать, а не царя встречать.

— За что коришь меня? Я ещё и ковша не выпил! Вечор-то стояния было много, да воздания мало.

Кто-то оттолкнул пьяницу в сторону. Корабль разворачивался, чтобы пришвартоваться к берегу. Царь пристально всматривался в лица своих подданных на берегу.

И вот капитан уже на берегу. Как же он быстр и стремителен в движениях, как радостно, хотя и неуклюже, обнимает мать, огрубевшей рукой вытирая её слёзы!

Первым нашёлся что сказать Лев Кириллович:

— Вишь, государь, сколь у тебя гостей. Все бояре и князья, по слову твоей матушки-царицы поднялись...

Но Пётр не дослушал до конца его речь, обратился к собравшимся:

— По нраву ли гостям наши хлопоты? Все ли довольны жильём? Сказывайте, как тут обустроились.

— Велико, государь, наше удивление промыслом твоим.

— Твоя милость изволила нам дать житие доброе.

— Во всю землю идёт о тебе слава благодарная.

Пётр внимательно слушал. Ему нравилось, когда подданные бывали им довольны. Но главное, ему хотелось, чтобы люди полюбили ту непритязательную обстановку, в которой он и сам жил. Ему нужны были помощники, которые могли бы вместе с ним ездить по России, легко привыкали к любому местоположению. Он и сам говорил, что ему надобны походные помощники, которых не пугали бы недостатки кочевой жизни.

Он снова оглядел собравшихся, подумал, как хорошо, что не приехала Авдотья: стала бы тут хныкать да печаловаться и тем срамила бы его.

Занятый этими наблюдениями и размышлениями, он не заметил, как к нему подкрался карлик Назарка, лёгкий и гибкий, точно гуттаперчевый, ухватился за ремешок, что лежал на узких бёдрах царя, и повис на нём, порвав его. Он упал бы, но успел уцепиться за рубашку Петра. Разгневанный царь схватил его за грудки и, видимо, хотел отшвырнуть от себя, но в это время царевна Наташа засмеялась и весело захлопала в ладоши. Пётр, любивший сестру, удержался от расправы над карликом и засмеялся вместе с сестрой. Отшвырнул от себя он только испорченный ремешок.

Смех царя был добрым знаком. Люди сразу повеселели, тем более что в воздухе разливался аппетитный запах. Знали, что для простонародья к столу готовили окорок дикого кабана и много зайчатины. Придворным поставили отдельные столы с дорогими винами и изысканными кушаньями, была и зайчатина, приготовленная особо, на любителей.

Потом начались фейерверки. Все ведали, что это любимое занятие царя, и делали вид, что для них это великий праздник. А бедной Наталье Кирилловне невмоготу было притворяться. Вскоре после праздничного ужина она с дочкой поспешила в «царский» домик. Хоть и рада была она этой поездке, избавившей её от тоски и беспокойства о сыне, но походная жизнь была не по ней.

И потекли обременительные для неё дни, когда по утрам она не могла позволить себе привычных прогулок, когда озёрная сырость проникала, казалось, даже сквозь окна. Пётр приказал построить для матери домик в Переяславле, но ежедневные поездки в карете, чтобы повидаться с сыном, были для неё утомительными.

Как же она ждала конца этого «дачного сезона»! Да и придворные устали от потешных занятий Петра. Царю доносили об этом, и он открыто смеялся над «бородачами».

Наконец наступил и сентябрь — месяц, назначенный двору для отъезда в Москву. Могла ли ожидать Наталья, что он принесёт ей новые огорчения! Накануне состоялся разговор с сыном, во время которого Пётр объявил:

— Матушка, поезжай в Москву одна. Мне надобно быть на Кубенском озере.

Наталья поначалу перепугалась, но сын успокоил её, рассказав о своей новой затее.

— Ох, государь ты мой, батюшка, беспокойная голова! Да чем же Кубенское озеро лучше Переяславского?

— Посмотреть надобно. Думаю весной там навигацию начать.

Очередная отлучка сына вначале мало беспокоила Наталью: до нового озера рукой подать. Но появились слухи, что места там плохие, заболоченные. И вот новые тревоги: не заболел бы Петруша лихорадкой. Успокоить матушку Пётр послал Лефорта. Тот сказал, что климат на Кубенском озере показан для лечения многих болезней. В озеро впадает великое множество речек, вода чистая. И сколь же умелым в обращении с людьми был этот первый друг Петра! Он окружил царицу самым нежным вниманием, и душа её понемногу обрела покой.

Да надолго ли?

Дождавшись лета следующего года, Пётр заговорил с матерью о поездке в Архангельск. Видя, как она изменилась в лице, он, не склонный к нежности, поцеловал её и начал успокаивать, стараясь придать своему голосу больше правды:

— Ты думаешь, я плавать там буду? То одна лишь твоя опаска. Я только посмотрю на море да на большие корабли. Каковы они с виду-то? А плавать, ей-ей, не буду!

А что оставалось делать Наталье? Согласиться скрепя сердце да проводить его с мольбой скорее возвратиться. Пётр дал твёрдое обещание вернуться скоро, и оно было вполне искренним.

В июле Пётр с большой свитой выехал на север.

Невыразимое чувство овладело им, когда он увидел море и большие корабли. Поддавшись порыву, который был сильнее его, он попросился на один из кораблей простым матросом. Ясное дело, он забыл об обещании, какое давал матери: не плавать на море. Забыл и о том, что она ныне в великой тревоге, ибо не получает от него писем.

Между тем Наталья слала письмо за письмом, и ни на одно из них сын не ответил. В новой надежде она опять шлёт письмо за письмом. Она опасается быть докучливой, чтобы не досадить сыну. Но беспокойство и тоска чувствуются в каждой строке. «О том, свет мой, радость моя, сокрушаюсь, что тебя, света моего, не вижу. Писала я к тебе, к надежде своей, как мне тебя, радость свою, ожидать, и ты, свет мой, опечалил меня, что о том не отписал. Прошу у тебя, света моего, помилуй родшую тебя, как тебе, радость моя, возможно, приезжай к нам не мешкая. Ей, свет мой, несносная мне печаль, что ты, радость, в дальнем таком пути. Буди над тобою, свет мой, милость Божия, и вручаю тебя, радость свою, общей нашей надежде Пресвятой Богородице: она тебя, надежда наша, да сохранит».

Пётр откликнулся не сразу, и Наталья, зная, что он в дальнем пути, места себе не находила. За всё это время она ссохлась и постарела. Никто из дворцовых, даже ближники, не беспокоили её. В угнетающем одиночестве, при виде опустевших после отъезда сына палат она совсем поникла духом.

Такой и нашёл её Лёвушка — брат, наконец-то вспомнивший о ней. Он заметил, как изменилась сестра, и даже испугался немного и решил послать к ней своего врача. Но своей тревоги не показал.

— Что одна сидишь, сестрица-матушка? Что нерадостна?

— Или ныне есть чему радоваться? Ты-то сам чему теперь радуешься?

Лев Кириллович смущённо крякнул. Наталья продолжала: