Наталья Кирилловна. Царица-мачеха - Таисия Наполова

Но Наталье Кирилловне удалось пресечь вольные разговоры и шепотки в придворном кругу. Кто не опасался «медведицы», зная её бурный характер и мстительность! Ни одно поперечное слово, ни одна пережитая ею досада не оставались неотомщёнными.

И кто только ни угодничал перед ней! И кто ради этого угодничества не оговаривал своего ближнего! Люди досконально изучили её характер, её неуступчивость, обидчивость, злопамятность и такие внезапные переходы, как порыв откровенности, непосредственное участие в судьбе человека, доброта. Это было своеобразной реакцией на унижения, причиняемые ею другим, и желанием расположить к себе людей, особенно если она попадала в затруднительное положение. А ситуация в те годы оставалась непростой: двоевластие. Наталья Кирилловна хоть и правила делами, но могла ли она забыть о царе Иване? После переселения сестры, царевны Софьи, в Новодевичий монастырь, он менее прежнего проявлял свою волю, но всё же многие вопросы можно было решить лишь с его согласия. Наталья знала, что он сносился с сестрой, и её-то царица не переставала опасаться.

К великой досаде Натальи Кирилловны, Софья не была пострижена. Её попросили поселиться в Новодевичьей обители временно, пока не пристроят новые царские палаты, ибо после того, как заметно прибавилось семейство царя Петра, в кремлёвских палатах стало тесно.

Но время шло, и Софья могла вернуться в Кремль. Вместе с царём Иваном они начали бы противодействовать Петру, вернее, ей, его матери. И это тем легче было делать, что Пётр часто бывал в отлучке.

Словом, в двоецарствие Петра и Ивана было много преткновений для Натальи Кирилловны. Она жила в постоянной тревоге, и это подрывало её здоровье.

Однажды в отсутствие сына Наталье сообщили о неожиданной гостье: к ней пожаловала царевна Софья. Когда ей доложили об этом, она вскинулась и так изменилась в лице, что боярыня Кислицына испугалась.

— Чтоб духу её здесь не было! — почти в истерике выкрикнула Наталья.

— Государыня-матушка, что велишь сказать ей?

— Спросить её, кто она такая, чтобы ходить без зова к царице!

— Государыня, она скажет, что пришла к своей матушке.

По лицу Натальи прошла судорога.

— Не ко времени ты напомнила мне, боярыня Аксинья, о моей тяжкой доле. Однако я запретила Софье называться моей падчерицей.

— Это так. И запрет она до поры держала. Да люди-то думают всякое.

— Чего ради она наладилась ко мне? Не иначе как что-то затеяла!

Лицо Натальи выразило сильное беспокойство. Немного помолчав, она продолжала:

— Ужели я вынесла в своей жизни столько горя, чтобы поступиться перед этой голицынской полюбовницей!

— Да уж вынесла ты, царица, немало...

— Ах, не поминай, Аксинья! Как подумаю о братьях своих и муках, какие они приняли, о бедном Артамоне Сергеиче, пострадавшем за нас, Нарышкиных... А всё Софья. Кто стрельцов подговаривал, ежели не она?

Боярыня молчала, потому что в те мятежные времена о Софье никто дурного слова не сказал, да царица-матушка ныне мнительной стала.

А Наталья продолжала выплёскивать обиды и страхи, которые она некогда гордо таила в себе. Да и время тревожное, наверное. Пётр, хоть и царь, да всё же двоевластие, и случись беда, пожелай Софья возмутить стрельцов, царь Иван сестру свою не обидит. Ей всё сойдёт с рук.

— Ты, матушка, не терзай свою душу. Может, Софья уже и утихомирилась. Чай, в монастыре живёт.

— Да что из того! Вот кабы она была пострижена, да царь Иван за неё стоит. Мне принесли вести, что стрельцы мечтают видеть Софью в державстве.

— Мало ли чего люди не нанесут. А ты не всех слушай, матушка! Всем ведомо, что на государстве ныне царь Пётр да ты.

Наталья и сама сомневалась, верные ли то были вести. Её смущало, что князь Ромодановский, который всё знал, ничего не говорил ей об опасных делах.

Позже действительно стало известно, что стрельцы собирались встать под Новодевичьим монастырём, где находилась Софья, чтобы звать её в правительство. Не будь царя Ивана, Пётр допытался бы у стрельцов на дыбе, как было дело. Но Иван не велел пытать их. А без этого как дознаешься правды? Словом, душа Натальи оставалась в смятении, и что ни день, то новые тревоги.

— Государыня-матушка, ты не сказала, какой ответ надобно дать царевне Софье, — напомнила боярыня Аксинья.

— Какой ответ?! Вели гнать эту монашку из дворца!

Выкрикнув эти слова, Наталья откинулась на спинку кресла в полуобморочном состоянии. Она устала, но вдруг, собрав все силы, сделала резкое движение в сторону двери и, сложив пальцы правой руки в кукиш, выкрикнула:

— Шиш ей!

Боярыня вначале онемела, потом, приняв спокойное выражение лица, пошла выполнять приказание.

С того дня в Кремле были усилены караулы, а за стрельцами было велено вести самое строгое наблюдение.

Софья больше не делала попыток встретиться с царицей Натальей и в душе осмеяла свои благие намерения. Она лишь подолгу молилась Богу о спасении державы да о здравии царя Ивана. Более надеяться ей было не на кого.

Между тем царица Наталья продолжала жить тяжёлой беспокойной жизнью. Её бурный раздражительный характер причинял немало беспокойства ближним и вредил её здоровью. Она всё чаще жаловалась на загрудинные боли. Приглашённый из Немецкой слободы врач нашёл, что недуг царицы связан с запущенной болезнью сердца. А она давно сетовала:

— Точно гвоздь в сердце...

Немецкий врач назначил лечение, но оно мало помогало. У царицы начали опухать руки и ноги. Под глазами появились отёчные мешки. Врачи, однако, не видели особой опасности в положении больной и обещали в скором времени поднять её на ноги. И сама царица Наталья верила этому...

Тем не менее в ней исподволь нарастало беспокойство, она становилась нетерпимее и мнительнее и не скрывала своей злобы к людям, которые прежде чем-то досадили ей.

Сколько хлопот доставил ближним боярыням царицы приход Софьи. Знали, что не велено пускать, но по-христиански ли сие? С добром ведь пришла Софья. Да и травы полезные принесла и состав целебный. Почему не сказать о том доктору? Но царица Наталья не хотела слышать даже имени Софьи.

Думали, что хоть князю Борису дозволено будет навестить царицу. Какое! Разгневалась, в лице переменилась:

— Чего он явился? Кто звал?

Когда же боярыня Аксинья оповестила царицу, что князь Борис пришёл с царём Петром, это лишь подлило масла в огонь.

— Этот пьяница совращает сына моего! Велите гнать его прочь!

Боярыни уже помалкивали о том, как был огорчён сам Пётр. У него было чувство глубокой, какой-то сыновней привязанности к своему бывшему наставнику. И это чувство он сохранил на многие годы. Когда князь Борис заболел и у него отнялись ноги, царь Пётр лично сделал для него коляску — возило — и катал его. Даже близкие к трону князья Долгорукие не могли испортить дружеские отношения между ними.