Третий уровень - Джек Финней

Я лежал в темноте, курил – и ненавидел Тэда Хеймса. Он не заслуживал моего снисхождения! Он был скверным человеком; должен ли я пожертвовать Луизой ради него? И внезапно я понял, в чем моя проблема. Я принадлежал к тем застенчивым людям, которые хотят, чтобы жизнь текла как в сказке, а когда получается иначе, поджимают хвост и называют свою робость добродетелью.

В делах людей прилив есть и отлив, и этот прилив был моим, возможно, первым и последним, и внезапно, охваченный жарким чувством, я решил им воспользоваться. Я сел на диване, потрясенный и возбужденный, зная, что с этого момента буду другим, более жестким человеком, и даже пробормотал вслух, словно желая подбодрить себя:

– Сделай это! Проклятье, давай. От тебя требуется только присутствие духа.

На самом деле я чувствовал себя прекрасно и даже начал вставать, собираясь разбудить Луизу и рассказать ей о своем решении. И тут заметил возле окна жирный призрак Гринера в мятом старом халате.

Меня охватила холодная ярость, а не страх, и, полагаю, я мог кинуться на него и попытаться от него избавиться, хотя понятия не имею, каким образом. Но он повернулся, вновь пересек комнату, обойдя невидимое препятствие, и направился по коридору в сторону ванной, и тогда я вспомнил слова Гринера. Он обдумывал свою проблему три ночи; я видел его трижды – и не сомневался, что это конец. И так оно и было. Я отправился в постель и больше ни разу не встречал призрака Гринера.

Вы когда-нибудь замечали, что, стоит принять решение надрать кому-то задницу – и руки чешутся взяться за дело как можно скорее? И ты не можешь остановиться. На следующее утро в офисе я чувствовал себя крутым и жестким – и пригласил Тэда на ланч. Он был умный парень, насмешник, а у меня была история с призраком, которую я мог доказать. Без сомнения, я оказался первым человеком на свете, чью историю мог подтвердить лично призрак, а Тэд оказался человеком, которого я хотел загнать на сук, чтобы подпилить его.

В кабинке ресторана он выслушал меня, верный себе, с насмешливой, жалостливой ухмылкой на лице, и я недоумевал, почему вообще нервничал из-за него. Разумеется, я не стал рассказывать, из-за чего не спал ночью, но все прочее изложил верно, и пока я говорил, он время от времени качал головой с фальшивым сочувствием, в соответствии со своими представлениями об изящном, глубоком юморе. Закончив, я позволил ему высказаться. Вытерпел его лошадиное ржание, теории о галлюцинациях и способности мозга дурачить самого себя и прочие глупые психиатрические термины, которыми так любят сыпать люди вроде Тэда. Он первым из многих заверил меня, что я «вообразил» или «представил» себе призрак Гринера.

Я не стал прерывать его бред, продолжавшийся до самого десерта, зная, что ему не терпится вернуться в офис и с притворной тревогой поведать всем, что я «перетрудился», а потом дождаться вопроса, почему он так решил. Наконец, когда он сказал достаточно, я подцепил его на крючок. Предложил вместе со мной отправиться к Гринеру этим вечером, и ему пришлось согласиться. Он слишком сильно оскорбил меня, чтобы отказаться. После этого мы просто сидели, потягивая кофе и косясь друг на друга.

Люди вроде Тэда обладают низменной, животной хитростью, и очень скоро его глаза сузились, и он, извинившись, встал. Минуту спустя он вернулся и лукаво поманил меня пальцем, словно глупого ребенка. Подвел к телефонной будке, и там лежала бруклинская телефонная книга, открытая на букве «Г».

– Покажи, – сказал он.

Его там не было. Имени «Харрис Л. Гринер» просто не оказалось в телефонной книге, и в тот день люди в офисе улыбались, если я проходил мимо, а однажды, когда я стоял у кулера, кто-то дрожащим, очень смешным голосом крикнул: «Бу!» Наверное, это было забавно, но я буквально взбесился – я знал, что я видел, – и миллион долларов наличными не остановили бы меня в тот момент; я вышел из офиса и отправился в Бруклин.

К моему огромному облегчению, дом никуда не делся и выглядел по-прежнему, а когда я нажал кнопку звонка, внутри зазвучала музыкальная трель. Никто не ответил, поэтому я обошел дом сбоку и увидел ржавую проволочную калитку, а за ней молодая миссис Гринер вешала белье. Мальчик тоже был здесь, играл в мяч с еще одним ребенком, и я так обрадовался, что помахал рукой и весьма громко крикнул:

– Привет!

Миссис Гринер подошла к калитке, и я снова поздоровался. Она неприветливо ответила, словно домохозяйка, которую отвлек от работы коммивояжер.

– Мистер Гринер дома? – спросил я.

– Нет, он на работе, – сказала она, и я удивился, зачем нам снова проходить через это, и задумался, все ли у нее в порядке с головой.

– Нет, я имею в виду старшего мистера Гринера. Харриса Л.

На этот раз она посмотрела на меня с явным подозрением и несколько минут не отвечала. Затем, наблюдая за моим лицом, бесстрастно произнесла:

– Мистер Гринер умер.

Стрела попала в цель: я был потрясен.

– Когда? – наконец пролепетал я. – Мне ужасно жаль. Когда это случилось?

Она прищурилась.

– Кто вы, мистер? И что вам нужно?

Я не знал, что ответить.

– Вы меня не помните?

– Нет. Так что вам нужно?

Я с трудом соображал, но одну вещь мне обязательно нужно было узнать.

– Я его старый друг и… я не знал, что он умер. Скажите… пожалуйста, скажите, когда он умер?

Ледяным голосом, полным неприязни, она сказала:

– Он умер двенадцать лет назад, и все его «старые друзья» об этом знали.

Нужно было убираться оттуда, но я должен был кое-что добавить.

– Я мог бы поклясться, что видел его не так давно. Прямо здесь, и вы тоже тут были. Вы точно меня не помните?

– Совершенно точно, – ответила она. – Насколько мне известно, я ни разу в жизни вас не встречала.

И я понял, что она говорит правду.

Я перестал искать Харриса Л. Гринера в бруклинских телефонных справочниках, потому что его там нет. Но он был. Он был там однажды, и я его видел. Я это не «вообразил» и не «представил» – все Тэды Хеймсы мира меня не переубедят. И я скажу вам почему. Я позвонил доктору, которого упомянул Гринер.

«Как же, помню, – сказал он – судя по голосу, доктор был приятным малым. – Причина смерти Гринера – открытая информация, она есть в свидетельстве о смерти. Харрис Гринер скончался от сердечного приступа двенадцать лет назад».

Я знаю, что это ничего не доказывает, знаю, но… вы понимаете? Из сотен случаев, с которыми врач имел дело за двенадцать лет, он мгновенно вспомнил именно этот. Очевидно, была какая-то причина, по которой он навсегда запомнил его.

И мне известна эта причина, известно, что произошло. Там, в моей гостиной, на третью ночь, зная, что нужно принять решение, Харрис Гринер стоял и смотрел на улицу. Для него был 1940-й год – двенадцать лет назад, – и он ждал знака, который помог бы ему сделать то, что, как он считал, следовало сделать. Для меня было настоящее, пока я лежал, меня охватила уверенность, и я внезапно, настойчиво произнес: «Сделай это! Проклятье, давай. От тебя требуется только присутствие духа». И через годы, по тому непонятному мостику, на мгновения возникшему между нами, Гринер услышал. Быть может, для него это прозвучало как шепот или мысленный голос.