Стеклянный ключ - Виктория Угрюмова

Открытые глаза Влада глядели куда-то вверх, и, проследив за этим упорным сияющим взглядом, Татьяна увидела, что оттуда, сверху, со стены, смотрит на него молодая и красивая Нита, в файдешиновом темно-синем платье, шляпке и с букетом палевых роз.

* * *

Она равнодушно прошла мимо мертвых тел, хотя Павел боялся, что нервы ее не выдержат. Безразлично отнеслась к болезненной перевязке — оказалось, что пуля существенно зацепила ей руку. Монотонно, но твердо отказалась ехать в больницу. Равнодушно позволила усадить себя в машину и деревянным голосом попросила снять со стены портрет женщины в синем. Варчук беспрекословно исполнил ее просьбу. Они довезли ее до бабушкиного дома, молча, не говоря ни слова. Никто не знал, что говорят в подобных случаях.

Татьяна вернулась домой, но, стоя на пороге, не знала, с чего начать. Голос не повиновался ей, губы тоже.

Антонина Владимировна, постаревшая и скорбная, вышла ей навстречу.

— Он не сделал тебе ничего плохого, мое солнышко?

— Он спас мне жизнь, — глухо ответила она.

— Я могу его увидеть? — ровным голосом спросила Нита.

— Его больше нет, — сказала Татьяна и не поверила самой себе. — Я привезла тебе кое-что от него.

Бабушка долго вглядывалась в лицо своей сохраненной любимым молодости. Затем подошла к внучке, обняла ее и, прижавшись сморщенной щекой к ее щеке, прошептала:

— Я тебя очень люблю. Я всегда буду тебя любить. Ты знаешь. Не плачь, деточка.

Тото смотрела на нее широко открытыми глазами, и слезы градом катились по ее лицу. Она все понимала, она все знала заранее, но какая же это была невыносимая боль.

— Обещай мне, что ты будешь счастлива и любима, потому что жить стоит только ради того, чтобы быть счастливой и любимой, — строго приказала Нита. — И любящей.

Татьяна послушно кивала. Ей казалось, в квартире льет тропический ливень, и она уже ничего не видит за сплошной водяной стеной. Лицо бабушки таяло и уплывало куда-то в недоступную ей даль.

— А теперь оставь нас одних, — властно распорядилась Нита и медленно притворила за собой двери.

Татьяна опустилась на пол у порога ее комнаты, трясясь от рыданий. Но при этом она чувствовала себя, как воздушный шарик, у которого отрезали ниточку, привязывающую его к земле, — так легко-легко, будто в невесомости.

Еще одна жизнь закончилась, и от нее ничего не осталось, кроме боли и памяти. Татьяна знала, что всемогущее время умерит эту боль, а пока нужно просто терпеть.

* * *

Огромный дедовский дом, в котором уже убрали следы недавней трагедии, дышал одиночеством, и Тото подумала, что пресловутая квартира принесла ей слишком много больших потерь и мелких неприятностей, пора, пожалуй, приводить ее в порядок, а драгоценных тетушек с Геночкой и Аполлинариевичем перевезти сюда, хотя бы временно. Тут и парк, и дикие пейзажи, и свежий воздух. Нанять прислугу, попросить Павла присматривать за ними на всякий случай. Пока ее здесь не будет. Татьяна собиралась уехать из любимого города в Париж, так же, как когда-то бежала в него из любимого Лондона. Париж лечит любые раны.

Ее драгоценные друзья — Бабченко, Варчук и Сахалтуев — не отходили от нее ни на шаг. Странно, подумала она, природа не терпит пустоты: обрести двоих новых друзей впридачу к Бабуину — это не так уж и мало. И конечно же, гораздо больше того, на что может рассчитывать любой человек.

Сахалтуев и Варчук, используя старые связи «на земле», в два счета уладили формальности, связанные с печальным происшествием в доме Аделунга. А при разборе бумаг и завещание обнаружилось; нужно ли говорить, что единственной наследницей графа стала его праправнучка — все документы были тщательно подобраны, и даже самый страшный крючкотвор не мог бы к ним придраться. Что и неудивительно, ибо составлял их тот самый страшный крючкотвор.

— Подпишитесь вот тут, и все формальности улажены, — сказал Сахалтуев.

— Здесь? — спросила Татьяна. — Пожалуйста. А что вы им сказали?

— Правду, — ответил за Юрку Павел Бабченко. — Только без ненужных подробностей. Что тебя разыскал прадед, приехал из-за границы, очень состоятельный человек. Но случилось горе — в день вашей первой встречи на его особняк напала банда вооруженных преступников, по всей вероятности, с целью ограбления или даже похищения. Они убили охранников и самого хозяина дома, и только, к счастью, я как твой давний друг приехал познакомиться с твоим родственником. О чем грабители, конечно, не знали. У моих ребят все разрешения на оружие есть. Словом, коллеги нам только благодарны, что дело можно сразу сдавать в архив.

— Спасибо, — сказала она.

— Там чистая самозащита, — пояснил Сахалтуев, хотя его никто не спрашивал. — Но мы все равно представили дело так, что это вас Владислав Витольдович защищал.

Она рассеянно кивнула. И Юрка подумал, что вот он не стал бы рассеянно кивать, глазом при этом не моргнув, случись ему на днях убить человека вилкой. И вилка еще какая-то странная, двузубая. И удар чересчур знакомый, чтобы никто ничего не объяснял.

Экс-капитан — он уже подал рапорт, потому что новый начальник службы безопасности Бабченко по прозвищу Майор предложил ему прекрасные условия на новой работе, — хотел знать правду. Слишком глубоко они с Барчуком увязли в этом деле, чтобы вот так, на полпути, остаться в неизвестности. С другой стороны, он понимал, что двойная утрата, которую перенесла Тото, ограждает ее от расспросов незримой стеной. Он бы и сам собственными руками задушил всякого, кто полез бы к ней с бестактными вопросами.

Кажется, она, как всегда, знала все — и про эти его душевные метания тоже.

— В деле Мурзакова, — произнесла Тото, и он только что на месте не подпрыгнул от неожиданности, — тоже была чистейшей воды самозащита. — И после паузы добавила: — Вы все имеете право услышать эту историю от начала и до конца.

Сахалтуев все еще пребывал в уверенности, что Мурзик пострадал от руки Скорецкого, — как еще могло это произойти? И потому хмыкнул, скорее, в одобрительном смысле:

— Крепкий профессионал. У него всегда самозащита — это один удар с летальным исходом?

— Не у него, — мягко поправила гражданка Зглиницкая, — у меня. И не всегда, а только с тем, кто убил моего мужа и моего сына.

* * *

От неожиданности все трое обомлели. Мысли и ощущения их сильно различались. Павел пропустил мимо ушей все, связанное с Мурзаковым, и застопорился на сообщении о муже и сыне. Вот тебе и ответ на недавний вопрос: какие такие секреты есть у Тото, о которых он не знает. Судя по всему, это еще не все.

Варчук облегченно вздохнул: он ужасно утомился хранить чужую тайну. Оказывается, это сложнее, чем работать на износ, лезть под пули и рисковать жизнью. Потому что в последнем случае рискуешь своей жизнью, а в первом — чужой. И Николай ощутил невероятную признательность к Татьяне, которая одной своей фразой навсегда освободила его от данного некогда слова и позволила нарушить молчание.