Стеклянный ключ - Виктория Угрюмова

А Сахалтуев думал в этот момент о своем товарище Димке Кащенко: каково ему там сейчас, на Ближнем Востоке? Каково ему вообще? Как можно жить и работать, когда ты хранишь такие тайны и бредешь в вечность с таким грузом вины и ответственности? Он вспоминал годы молодости — какие же они были тогда наивные, светлые, готовые полюбить весь мир и умереть за Родину. Им никто не говорил, что за Родину могут умереть и другие, те, кто этой судьбы себе не выбирал. А еще Юрка подумал, что вот теперь все встало на свои места.

Тото на правах хозяйки наполнила четыре бокала, все — разными напитками. Майор хмыкнул этой ее памятливости и предусмотрительности. Уселась в дедовское кресло, окинула тоскливым взглядом пустой собачий коврик — его вынести никто не догадался, а у нее самой не поднималась рука. И только после этого, пригубив вина, которое им не удалось выпить в тот день с Владом, принялась излагать факты — сухо, отстраненно, будто читала передовицу газеты.

Ее, талантливую студентку художественного вуза, приметили сразу. Специалисты в нашей разведке всегда отличались высокой квалификацией, и потому, хотя времена на дворе стояли сплошь идеологические и насквозь политизированные, Татьяну никто не оскорбил приглашением на собеседование (как тогда часто случалось), чтобы узнать мелкие бытовые подробности из жизни ее сокурсников. Нет, ей сразу предложили то, от чего юные романтики, воспитанные в семьях победителей страшной войны, не могут отказаться: служение честное и бескорыстное, служение стране, которая однажды, их чрезвычайными усилиями, станет лучше, человечнее, демократичнее.

Трое мужчин не удивились и не рассмеялись. Двое из них именно с этой целью — сделать мир лучше и прекраснее — пошли на тяжелую и неблагодарную работу в милицию; Димка Кащенко — по ее стопам, хоть они и не были тогда еще знакомы; да и сам Бабченко, уже сейчас, поседев и заматерев, рвался в депутаты не столько выгоды для, сколько с целью что-то исправить к лучшему на своей Родине. Им она могла не объяснять, почему согласилась на предложение безупречно вежливого, безукоризненно одетого сотрудника британского отдела советской контрразведки.

Единственное, в чем ей действительно помогли, — устроили поездку в Лондон, сократив до минимума всякую бюрократическую волокиту. Успеха она добилась сама. Лондонский свет принял ее, обнаружив в ней достоинства, не слишком ценимые в Союзе, в том числе и головокружительную родословную. Ее общества искали разные люди, но ей не пришлось использовать их доброе отношение им во зло. Ее руководители с математической точностью просчитали и это.

Фактически Татьяна Зглиницкая оказалась предоставленной самой себе, только изредка выполняя важные, но невинные на первый взгляд поручения. Во всяком случае, ей было не в чем себя упрекнуть. А потом она встретила удивительного человека, влюбилась до головокружения, он — тоже. И когда молодой, но уже знаменитый и преуспевающий лондонский хирург Питер Деллоуэй, происходивший из старинной и почтенной аристократической семьи, сделал ей предложение, она согласилась. С разрешения руководства, разумеется. Через год у них родился сын.

— Красавчик, — сказала Тото, глядя в пространство невидящими глазами. Точнее, они не видели окружающих, зато очень хорошо — хохочущего мальчонку, похожего на ангелочка с золотыми отцовскими локонами и синими материнскими глазами. — Девицы по нему сохли уже в те времена, когда мы выгуливали его в колясочке в Кенсингтонском парке. Из него вышел бы жуткий сердцеед, а из меня — вероятно, жуткая свекровь.

— Да, — внезапно воскликнул Павел, — я вспомнил. Глаза-то у тебя действительно синие были. В институте. — И он внимательно вгляделся в зеленое безмятежное море ее зрачков, по которому плясали золотые искры. — Мистика какая-то.

— Я читал одну легенду, — сказал Сахалтуев негромко. — К человеку перед смертью приходят всегда два ангела: Абадон и Азазел. Абадон — вестник, и его крылья покрыты сверкающими глазами, а Азазел — убийца. Сперва вестник заглядывает человеку в глаза, а затем убийца забирает с собой его душу. Но если человек почему-то выжил, Абадон дарит ему на прощание новую пару глаз; и глаза заглянувшего в лицо смерти становятся совсем другими.

Ему никто не ответил.

Несколько счастливых лет ничем не омрачались, пока не случилась история с наркотиками. Ее подробности Татьяна знала плохо, и капитану пришлось вставить несколько слов разъяснения.

— Мне приказали на какое-то время уехать из страны, — сказала она, когда Сахалтуев закончил свою часть истории. — Муж только обрадовался — он все никак не мог выбраться в отпуск. Мы решили отправиться на Лазурный берег, но об этом больше никто не знал, только его родители. И еще один человек, мой сотрудник и друг, которому я доверяла как самой себе. Но никуда мы не уехали. В нескольких кварталах от дома машина попала в жуткую катастрофу. Никто не должен был выжить…

Когда она вышла из больницы, ее оставили в покое. Это нетипичное поведение для руководства столь серьезного ведомства, но и там все решали личные отношения. И кто-то из начальников явно очень ей сочувствовал; а посочувствовав, использовал факт катастрофы и клинической смерти. Один короткий росчерк пера, и агент — кодовое имя Призрак — официально перестал существовать.

— Что за Тургеневы там сидели и придумывали эти кодовые имена, — сказала она недовольно. — Представляете, Призрак? Это же надо до такого додуматься.

— Хорошо еще, что не Герасим, — утешил Сахалтуев и чувствительно получил локтем в бок от непосредственного начальства. — За что? — обиделся он.

Затем Тото вернулась в Киев, к своим любимым тетушкам, приходившимся ей на самом деле троюродными бабушками, Аркадию Аполлинариевичу, Геночке и, конечно же, ее обожаемой Ните. И зажила в родном городе той странной, двойной жизнью, которая так волновала впоследствии многочисленных наблюдателей. Несколько лет тишины и покоя привели к тому, что боль ее сделалась вполне терпимой.

— Машка знала? — спросил Павел, которому не давал покоя тот факт, что она не поделилась с ним своим горем. И вообще ничем, выходит, не поделилась.

— Конечно нет, — ответила она таким тоном, что дальнейшие расспросы прекратились.

А года три тому ей сообщил приятель из конторы, что Антонину Владимировну и ее родственников настойчиво разыскивает из-за границы некто пожелавший остаться неизвестным. Они сразу подумали о Владе, и, зная его неистовый характер, Нита придумала историю со своим уходом и официальной смертью. Сперва Тото очень сопротивлялась, считая такой ход бабушкиной блажью, чуть ли не старческим капризом, но квартиру ей все-таки купила, благо деньги у нее всегда водились — лондонская публика по-прежнему ценила ее картины, хоть и выставляемые под другим именем. Но затем появились первые наблюдатели, и Татьяна решила сыграть с дедом в его игру. Вот где пригодилась выучка Высших курсов Комитета Госбезопасности.

— Я ожидала встречи с Владом, а столкнулась однажды с Мурзиком, — продолжила она после недолгой паузы. — Не уверена, что стала бы его убивать. Не знаю, не спрашивайте, понятия не имею, что я сделала бы — я не верю в условное наклонение. Он схватился за пистолет, я — за стилет.