Тощие ножки и не только - Том Роббинс

– Индийский сурик, – пропела она. – Марсианский сурик. Венецианский сурик. Кадмиевый сурик. Алый. Алая роза.

Там были и другие оттенки красного, алого, малинового – даже такой шип в заднице грешников, как кровавая роза.

А еще там был кобальтовый синий, небесно-голубой, прусский, просто ультрамарин и, буквально с едва заметным ароматом чеснока, – ультрамарин французский.

– Ганзейский желтый. – Эллен Черри так понравился этот набор звуков, что она пропела его дважды. – Ганзейский желтый (святой покровитель желтушных таперов), цинковый желтый, лимонно-желтый, желтая охра, марсианский желтый, неаподитанский желтый, ярко-оранжевый.

– Лиловый, фиолетовый, марсианский пурпурный, кобальтовый лиловый, диоксазиновый фиолетовый.

Затем подлинный кошмар обустраивающих семейное гнездышко молодоженов – сырая охра и жженая охра (он предпочитает свою средней прожженности – хо-хо!), сырая умбра, жженая умбра (ну-ну, дорогая, успокойся, мы лучше закажем пиццу), вандейковский коричневый, коричневая марена, мареновая медь, серебро, оксид золота и обычный серый.

– Виридиан, о, виридиан! Зеленая земля, кадмиевая зелень (патронесса начинающих проституток) и даже нежно-зеленый (святой покровитель наивных избирателей, полагающий, что политики ирландско-американского происхождения все как один честны).

– О, марсианская сажа! О, слоновая кость! О, титановые белила! (Боже, благослови светлокожих европейцев, что пошли ко дну вместе с чудо-кораблем.) Да здравствуют радужные белила и нежный портретный розовый!

Или она что-то упустила? Белая лилия, сажа обыкновенная, белоснежка, черный красавчик, белое рождество, черная пятница, белое превосходство, черная власть, белое золото, черное золото, царский пурпур, каннибальский пурпур, цвет дензнаков, длинная зелень, зелень газонов, Лоэнгрин, цвет твоего парашюта, цвет волос моей возлюбленной, бордо, марсианский бордо, марсианский шартрез, батончик «Марс», голубой маленьких мальчиков, голубая лагуна, ночной блюз, красная зараза, коричневая чума, Джон Браун, Дориан Грей, красный скелет, красный октябрь, красный Том Клэнси, лучше мертвый, чем красный, лучше бледный, чем бедный, Гринберг, Гольдберг, кальсонно-серебристый, дынно-желтый, желтая пресса, желтая опасность, желтая лихорадка, майонезно-желтый, горчичный, соусный, луковый.

Голова Эллен Черри шла кругом. Ей едва ли не стало дурно, перед глазами все поплыло. Нет, ей ни в коем случае не следовало смешивать ром с художественными принадлежностями. Ей стоило неимоверных усилий дотащить корзину до кассы, где она рассталась со значительной частью своей наличности. Когда она расплатилась, Дэйв вызвал для нее такси. Пока Эллен Черри ждала машину, она вышла на улицу вдохнуть немного свежего осеннего воздуха.

К тому моменту, когда такси вновь высадило ее у «Исаака и Исмаила», головокружение поутихло, а от изжоги остались разве что несколько тлеющих угольков. Спайк и Абу уже уехали.

– Я тут займусь внутренней отделкой, – заявила Эллен Черри недоверчивым охранникам и открыла дверь собственным ключом. Не теряя понапрасну времени, она распаковала свои приобретения, расставила баночки в ряд в задней части эстрады, принесла из кладовой стремянку, установила термостат на несколько делений выше, разделась до трусов и взялась расписывать стену.

Насвистывая, напевая, раскачиваясь, пошатываясь, поеживаясь, обводя контуры, глуша банку за банкой диетическую «пепси», играя, как когда-то в юности, в зрительные игры, она расписывала стену до глубокой ночи, после чего рухнула в изнеможении на диван в офисе, где они со Спайком когда-то…

Эллен Черри проснулась на рассвете, поджарила себе в тостере пресную лепешку, запила ее молоком и рассмотрела творение своих рук. Тотчас обнаружились контуры, которые следовало проработать тоньше, объемы, которые требовали весомости, линии, которые следовало укоротить или продолжить, оттенки, которые надо было приглушить или оживить. Чего греха таить, ведь она уже забыла, когда в последний раз бралась за кисть. И все же в целом Эллен Черри осталась довольна. Нет, конечно, еще оставалось уйма пустого, ничем не заполненного пространства. Неудивительно, ведь стена была велика – одиннадцать футов в высоту и четырнадцать в длину.

Затем Эллен Черри позвонила Набиле, чтобы сказать, что мучается жуткой головной болью и потому не сможет приехать к ним на праздничный ужин. После чего вновь забралась на стремянку и трудилась весь день. Большую часть вечера вплоть до самой ночи она работала, всю пятницу до самой ночи тоже работала, субботу и воскресенье – тоже. Ежедневно она отмывалась губкой в любимой раковине Абу, но ни разу за все эти дни не переодела белья, и поэтому к понедельнику ее трусы были похожи… Скажем так, будь Иосиф трансвеститом, в Библии наверняка упоминались бы разноцветные трусы. (Девчонки в ящике ни за что не поверят, сказали разноцветные трусики. Ом вуге ном.) За пару дней Эллен Черри опустошила ресторанные запасы: выдула все до последней бутылки диетической «кока-» и «пепси-колы» и подчистую умяла остатки фалафеля, тахини и, разумеется, вы угадали, баба-гануга. К воскресенью она уже вовсю пила кофе с ромом – лишь для того, чтобы не рухнуть без сил.

Когда в воскресенье в восемь сорок пять утра Спайк приехал, чтобы впустить штукатуров, Эллен Черри спала, что называется, без задних ног, провалившись в глубокий сон, из которого ее было не вытащить даже подъемным краном.

Спайк постоял над ней, проклиная почечный камень, которым его выбило из ее объятий. Пальцы его так и тянули погладить ее соски, хотя один сосок и был золотым, а второй ультрамариновым. Ноги Эллен Черри тоже были перепачканы краской. Тем не мс нее Спайк наклонился и поцеловал любимый пальчик на ее ноге, после чего прикрыл ее наготу своим любимым пальто и пошел на кухню позвонить Абу.

– Наша маленькая художница взялась за кисть, – объявил он. – Да с таким усердием, что свалилась от усталости.

– Отпусти штукатуров, пусть идут домой, – сказал Абу, когда узнал подробности.

Когда Эллен Черри наконец проснулась, в баре уже было полно народу. Это любители футбола пришли посмотреть очередной матч. Разумеется, все как один заметили новую настенную роспись, но лишь у одного из них, детектива Джеки Шафто, она вызвала не меньший интерес, чем футбольный матч.

Эллен Черри оделась и выскользнула через заднюю дверь вон, на припорошенный инеем двор. Усталость все еще давала о себе знать, но шагала она бодро, словно наполненная новой энергией. Дай ей волю, она вполне могла бы, словно мячик, поддать ногой луну.

Так на Спайка с Абу, в их неопытные, дилетантские руки, свалились одновременно два довольно-таки необычных произведения искусства. На протяжении всей недели они придирчиво и с небывалым азартом рассматривали то одно, то другое. Творению мужа-скульптора предстояло дать критическую оценку и в конечном итоге решить, давать добро на его установку или нет. Таковое решение было принято в четверг.

Абу разъяснил Эллен Черри логику их со Спайком рассуждений.

– Что касается этого Палеса, мне трудно судить, в какой мере Бумер провел предварительное историческое исследование.