Эхо прошлого. Книга 2. На краю пропасти - Диана Гэблдон

– Жду, когда у меня снова будет нога, – однажды обронил Йен, когда они сидели у большой скалы, возле которой Фергус лишился руки. У подножия горы протекал ручей, и они смотрели, как резвится, выпрыгивая из воды, форель.

– Да, это будет замечательно, – сказал Джейми, слабо улыбаясь и посмеиваясь над своими воспоминаниями – после битвы у Каллодена он очнулся и подумал, что у него нет ноги. Он расстроился тогда и пытался утешиться мыслью, что получит ее, когда из чистилища попадет в рай. Разумеется, он тоже был уверен, что умрет, но по сравнению с утратой ноги это казалось вовсе не так уж и плохо.

– Вряд ли тебе придется долго ждать, – заметил он.

Йен, прищурившись, посмотрел на него.

– Чего ждать?

– Новой ноги. – Джейми вдруг понял, что Йен не знает, о чем он думает, и поспешил объяснить: – Просто я полагаю, ты не проведешь много времени в чистилище – если вообще туда попадешь, – так что твоя нога скоро вернется к тебе.

Йен усмехнулся.

– С чего ты взял, что я не проведу в чистилище лет этак с тысячу? Вдруг я закоренелый грешник?

– И такое может быть. Но если ты грешник, то, должно быть, у тебя всего лишь было чертовски много грешных помыслов, потому что, если бы ты грешил делом, я бы знал.

– Да ну? – весело усмехнулся Йен. – Мы не виделись несколько лет. Я мог натворить что угодно, и ты бы никогда об этом не узнал!

– Еще как узнал бы! Мне бы сказала Дженни. Ты же не думаешь, что она оставалась бы в неведении, если б ты завел любовницу и заимел от нее шестерых детей? Или вдруг подался на большую дорогу и принялся грабить людей, надев черную шелковую маску?

– Наверное, пронюхала бы, – согласился Йен. – Вот только, старина, здесь на сотню миль вокруг нет ни одной большой дороги. И я бы замерз насмерть раньше, чем нашел того, кого стоит ограбить. – Он умолк, прищурив глаза от дующего в лицо ветра, и задумался о преступлениях, которые мог бы совершить.

– Я мог бы воровать скот. Хотя сейчас скотины так мало, что вся округа тотчас же узнает, если хоть одно животное пропадет. И вряд ли мне бы удалось спрятать ворованный скот среди овечек Дженни, его бы там сразу же заметили.

Он снова задумался, уперев подбородок в ладонь, и покачал головой.

– Джейми, печальная правда в том, что последние двадцать лет у нас здесь просто нечего красть. Нет, воровство не годится. Как и супружеская измена, потому что Дженни прибила бы меня на месте. Что еще? Возжелать чужого здесь не получится… Остается лишь ложь и убийство, и, хотя я встречал странных людей, которых хотел бы убить, все они остались живы. – Он с сожалением покачал головой, и Джейми рассмеялся.

– Правда? Ты говорил, что убил кого-то во Франции?

– Ну да, на войне, но то был вопрос выживания… или коммерции, – признался он. – Я убивал не по злобе, а за плату.

– Значит, я прав и ты пролетишь сквозь чистилище, словно облачко, потому что я никогда не слышал от тебя ни словечка лжи.

Йен ласково улыбнулся.

– Ну да, я, может, иногда и лгал, но только не тебе, Джейми.

Он посмотрел на изношенную деревянную ногу и почесал колено над ней.

– Интересно, ощущения будут другими?

– Наверняка.

– Видишь ли, – Йен качнул здоровой ногой, – я до сих пор чувствую отрезанную ногу. С того мига, как ее отняли. Правда, не всегда. Странно это. Ты ощущаешь свой палец? – с любопытством спросил он, кивнув подбородком на правую руку Джейми.

– Ну… да. Не постоянно, только время от времени. А хуже всего то, что его нет, но он все равно чертовски сильно болит. Так нечестно.

Вот об этом говорить не стоило – Йен умирает, а он тут жалуется на утрату пальца. Однако Йен лишь насмешливо присвистнул, выпрямился и покачал головой.

– Будь жизнь справедливой, все было бы иначе.

Они немного помолчали, наблюдая, как на той стороне горы ветер качает верхушки сосен. Джейми вынул из споррана маленький сверток, обернутый белым. Он немного испачкался, но все же уцелел, а упаковка не порвалась.

Йен посмотрел на сверток и спросил:

– Что это?

– Мой палец. Я тут подумал… ты не против, если его похоронят с тобой?

Йен уставился на Джейми, и плечи его затряслись от смеха.

– Ради бога, не смейся! – встревоженно воскликнул Джейми. – Я не собирался смешить тебя. О боже, Дженни убьет меня, если ты выкашляешь свои легкие и умрешь здесь!

Йен и правда кашлял, и приступы кашля перемежались хриплым смехом. В его глазах стояли слезы, он прижал оба кулака к груди, пытаясь вдохнуть. Но вот приступ закончился, и он медленно выпрямился и вздохнул шумно, словно вместо легких у него были кузнечные мехи. Фыркнул и вдруг выплюнул на камень пугающе алый комок слизи.

– Я лучше умру от смеха здесь, рядом с тобой, чем в кровати в окружении шестерых молящихся священников, – сказал Йен. – Хотя вряд ли мне так повезет. – Он протянул руку. – Ладно, давай его сюда.

Джейми вложил обернутый белым сверток в его ладонь, и Йен сунул палец в свой спорран.

– Я сохраню его, пока ты не попадешь на небеса.

* * *

Джейми спустился по заросшему деревьями склону и направился к болоту, лежащему под пещерой. Дул холодный ветер, пробиравший до костей, становилось то светлее, то темнее – словно птицы хлопали крыльями в небе, – над головой бежали облака, длинные и быстрые. Утром Джейми приметил среди вереска оленью тропу, но она оборвалась на каменной осыпи горного склона, и теперь он направлялся домой. Он уже подошел к холму, на котором стояла башня: с этой стороны холм зарос буковыми и сосновыми деревцами. Сегодня он не видел ни оленя, ни даже кролика, но это его не волновало.

Дома много голодных ртов, олень оказался бы очень кстати, но Джейми радовался уже тому, что вырвался из дома, даже если вернется ни с чем.

Он не мог смотреть на Йена – хотелось пристально глядеть на его лицо, чтобы запомнить последние моменты, связанные с зятем, а потом извлекать из памяти эти яркие, живые образы, чтобы снова и снова переживать их. Однако вместе с тем ему не хотелось помнить Йена таким, каким он стал. Уж лучше хранить в памяти то, что там уже есть: отблески огня на щеке Йена, его смех, когда он победил Джейми на соревнованиях по борьбе, – сила его тонких, жилистых рук тогда удивила их обоих. Длинные, шишковатые ладони Йена на ноже, когда он потрошит добычу: резкое движение – и его пальцы заливает горячей кровью с запахом металла. Ветер с озера ерошит его каштановые волосы. Его узкая спина, согнутая и напряженная, как лук, когда он подхватывает одного из своих детишек или внуков и подбрасывает их, заливающихся смехом.

Хорошо, что они приехали. И еще лучше, что они вовремя привезли Йена-младшего – он поговорил с отцом, как мужчина с мужчиной, облегчил ему последние дни, и теперь спокойней воспримет его смерть. Однако жить в одном доме с постепенно умирающем братом плохо для нервов – здесь столько женщин, что свары неизбежны. Особенно если это женщины рода Фрэзеров. Жить с ними бок о бок – все равно что идти с зажженной свечой по пороховой фабрике. Они пытались ладить друг с другом, держать себя в руках, как-то приспосабливаться – но становилось лишь хуже, пороховая бочка могла рвануть от любой случайной искры. Не он один ходил на охоту под предлогом, что им же нужно мясо.