Нежность - Элисон Маклауд

большей частью своего образования он обязан дешевым изданиям «Пингвина».

Чайник вскипел. Чай разливают.

– Лимон или молоко?

Конфискация проводится на восхитительно британский манер.

Последующие события происходят не столь чинно.

В тот же день, чуть позже, совет директоров посылает срочную телеграмму сэру Аллену, который, как прекрасно известно миссис Рэкли, отдыхает с семьей в Испании.

СУД НЕИЗБЕЖЕН ТЧК РЕКОМЕНДУЕМ НЕМЕДЛЕННО ВЕРНУТЬСЯ237

«БИТВА ЗА ЧЕСТЬ ЛЕДИ ЧАТТЕРЛИ НАЧИНАЕТСЯ!»

«ПОЗВОЛИТЕ ЛИ ВЫ СВОЕМУ РЕБЕНКУ ПРОЧИТАТЬ ЭТУ КНИГУ?»

«ГЛАВА ИЗДАТЕЛЬСТВА „ПИНГВИН“ ПРЕРЫВАЕТ ОТПУСК»

Когда сэр Аллен – некрупный седой мужчина с испанской бутылкой для вина на поясе, загорелый, в панаме – заходит домой, его уже ждет Скотленд-Ярд. Полицейский констебль сидит в гостиной, как новый уродливый предмет обстановки. Он смущенно сообщает сэру Аллену, что тот «16 августа сего года опубликовал непристойную книгу под названием „Любовник леди Чаттерли“. И потому обязан явиться в мировой суд на Боу-стрит в четверг, 25 августа 1960 года в 10:30 утра, чтобы ответить на предъявленное обвинение»238.

Давайте проследим ход мыслей официальных органов.

Прочитав преступный роман, Мервин Гриффит-Джонс, королевский адвокат, по всей видимости, достаточно возбудился, чтобы рекомендовать сэру Тоби возбудить дело.

Взвешивать доводы за и против перед возбуждением судебного дела – обязанность сэра Тоби Мэтью, генерального прокурора. Он занятой человек. Он не читал эту книгу. Он вообще предпочитает Яна Флеминга. В сущности, он просто хотел оказать косвенную любезность хорошей знакомой, писательнице. Огонь-женщина (хотя и язва).

В защиту сэра Тоби скажем, что он чуть не прочитал книгу через три месяца после окончания судебного процесса, когда на званом ужине знакомый соглашается отправить ему экземпляр «Болтовника[51] леди Люберли»[52]: «Ничего особенного. Во всяком случае, не настолько непристойна, чтобы тебя заинтересовать»239.

А что министр юстиции Реджинальд Мэннингем-Буллер, он же Бык?

Ведь это он обязан следить за надлежащим соблюдением процедур. Он надзирает за работой генеральной прокуратуры и в этом качестве служит независимым охранителем интересов народа. Возбуждение дела по серьезному преступлению возможно только с его согласия. Министра юстиции в любой момент могут призвать к ответу в парламенте.

В поезде, идущем в Саутгемптон, где прокурора ждет надлежаще роскошный океанский лайнер, Бык пишет сэру Тоби Мэтью, генеральному прокурору, излагая свое мнение. Заглянем ему через плечо, пока он царапает пером по листу фирменной писчей бумаги палаты общин: «…Я дочитал до четвертой главы, и если остальная книга в том же духе, не сомневаюсь, что вы совершенно правильно возбудили дело, и надеюсь, что вы добьетесь осуждения»240.

В вагоне первого класса подают чай со свежими сконами, топлеными сливками и вареньем. На костяном фарфоре. Поезд едет. Бык опускает письмо на вокзале в Саутгемптоне и уплывает в синий океан.

Через два дня сэр Тоби с письмом генерального прокурора в руке изучает календарь. Прикидывает… Процесс в центральном уголовном суде, больше известном как Олд-Бейли, начнется в октябре.

Вести дело назначен господин судья Лоуренс Бирн. Он знает о романе достаточно, чтобы невзлюбить его с первого же взгляда. Господин судья не любит и не читает художественную литературу – «выдумки». Что же остается делать занятому человеку, как не перепоручить эту работу кому-то еще?

Вечером в постели, пока господин судья Бирн просматривает вынесенные сегодня приговоры, леди Дороти в ситцевой ночной рубашке в мелкий цветочек, устроившись на подушках рядом с мужем, составляет каталог преступлений романа:

С. 25–28 – занимаются любовью с Микаэлисом.

С. 34–41 – разговор мужчин в грубых выражениях. Леди Ч. присутствует на протяжении всего разговора.

С. 44–46 – обсуждают возможность родить ребенка от другого мужчины

С. 68 – мужчина моется

С. 71–73 – она рассматривает свое тело перед зеркалом

С. 118–124 – занимаются любовью

С. 137–141 – занимаются любовью

С. 178–185 – опять занимаются любовью

С. 228 – неприлично241

Вскоре этот перечень разрастется до четырех страниц на бумаге с гербом Главного уголовного суда.

Когда супруги выключают прикроватные лампы, у леди Дороти остается лишь одна невысказанная проблема. Леди Дороти заботится о достоинстве своего мужа. Фотографы имеют обыкновение возникать рядом, когда их меньше всего ждешь. Однако книга в глухой обертке из коричневой бумаги лишь возбудит непристойные комментарии.

Леди Дороти ворочается, не в силах уснуть, но тут ее осеняет. У нее в сундучке для рукоделия лежит старая декоративная наволочка из шелковой парчи. Ее надо распороть и заново прострочить на машинке «Зингер». Мешочек для книги – как раз то, что нужно. Завязки можно сделать из фиолетовой ленточки. Обретя душевный покой, леди наконец засыпает.

Так седовласые старцы из истеблишмента, те самые, которые являлись Лоуренсу в кошмарных снах, смыкают ряды, защищая один другого; защищая рушащийся старый порядок. Они становятся строем вокруг инвалидного кресла сэра Клиффорда, который вполне мог быть однополчанином их отцов на фронтах Первой мировой. Они смотрят из окон Рагби-Холла, имения сэра Клиффорда, откуда хозяйка сбежала, не оставив наследника.

Не повезло.

Хуже того, сэра Клиффорда опозорил его собственный лесничий. Слуга.

Думать об этом невыносимо.

Они и не думают.

Они увидятся с Алленом Лейном в суде.

iv

Было воскресенье, начало сентября. В имении «Гейблз» в окно кабинета Майкла Рубинштейна лился свет медового оттенка, и бледные пряди пампасной травы кивали и качались на фоне желтеющего газона. Имение располагалось на склоне, и плодовый сад в нижней его части не так пострадал от засухи. В этом году яблоки красней обычного – выпала удачная полоса жарких дней с холодными ночами. Перед домом, у проселочной дороги, два древних медных бука склонялись в жалобе, оплакивая ушедшее лето.

Он слушал Элгара и жевал имбирное печенье прямо из жестяной банки.

Рубинштейну было почти сорок лет. Ему не довелось поучиться в университете из-за войны, но, вернувшись с фронта, он поступил в фирму, принадлежащую его деду, работал без устали и теперь консультировал по юридическим вопросам крупнейшие британские издательства. Племя литераторов ему нравилось, а оно нравится не всем. Но ему еще не приходилось рисковать так, как сейчас с делом издательства «Пингвин». В этой книге было что-то необычное, что-то вдохновляющее на верность ей; что-то большее, нежели просто трагедия преждевременной смерти автора. Год от года Рубинштейн все более укреплялся в своем агностицизме, но на этих страницах, несмотря на все их недостатки, была живая жизнь, а с ней нечто еще более важное, нечто – если он осмелится так подумать – священное. Иными словами, он собирался сделать для леди Чаттерли что в его