Секрет опричника; Преступление в слободе - Борис Сударушкин

Когда археолог Малов вошел в кабинет, я не сразу узнал его, так он изменился за эти дни: на похудевшем лице остались одни глаза, нос заострился, кожа приобрела землистый, нездоровый цвет, голову стягивала марлевая повязка.

Опустившись на стул, который заботливо подвинул к нему Марк, Малов без предисловий заговорил:

– Не могу себе простить, что прошлый раз здесь, в этом самом кабинете, не рассказал все откровенно, без утайки. Иначе, наверное, ничего подобного со мной не случилось бы. – Кончиками пальцев археолог осторожно коснулся бинта на голове. – Ведь я еще тогда понял, что вы пригласили меня не для того, чтобы узнать об экспедиции в Отрар. И промолчал. Выходит, сам себя наказал…

– Успокойтесь, Аркадий Павлович, – остановил его Марк. – Запоздалыми сожалениями ничего не поправишь. Действительно, нас интересовала ваша поездка в Листвянск.

– Что же вы об этом прямо не спросили?

– Теперь и я раскаиваюсь, что не сделал этого. Вот и получается, что в случившемся мы с вами оба виноваты.

– Вашей вины здесь нет, – возразил Малов. – Видимо, кто-то сообщил вам, как я с какой-то непонятной целью бродил по тайге?

– Да, мы получили письмо из Листвянска, автор которого высказал предположение, что вы разыскивали в тайге клад, оставленный Прохором Теминым.

– Какой клад? – вроде бы искренне удивился Малов. – Я о нем ничего не слышал.

Марк, помешкав, уточнил:

– Ваша мать – Татьяна Прохоровна Темина?

– Да, это ее девичья фамилия. Мама умерла в прошлом году. Ни о каком кладе она мне не говорила, – повторил Малов, все больше волнуясь.

Заметив это, Марк сказал:

– Хорошо, оставим клад в покое, поговорим о другом. В Листвянске живет некий Крашилов Захар Сергеевич. Вы с ним незнакомы?

– Крашиловы жили по соседству с домом, в котором я останавливался. Сколько лет этому Захару Сергеевичу?

– Около семидесяти.

– Нет, с ним я не встречался. Но с молодым Крашиловым я однажды столкнулся нос к носу.

– При каких обстоятельствах?

– Я выходил в магазин за сигаретами, возвращаюсь, а он из дома моей хозяйки по крыльцу спускается.

– Больше вы с ним не виделись?

Прежде чем ответить Марку, Малов задумчиво провел пальцами по бинту на голове.

– Однажды в Москве я заметил человека, очень похожего на него.

– Где это случилось?

– В Оружейной палате. Но полной уверенности у меня нет – тот человек был с бородой, лохматый, а этот – тщательно выбритый и стриженый.

– Не помните, как он был одет?

– В серый костюм, это я точно запомнил.

Марк повернулся ко мне:

– Думаешь, он самый?

– Все сходится.

Марк опять обратился к археологу:

– Получается, Аркадий Павлович, этот человек поехал за вами в Москву и здесь следил за каждым вашим шагом…

Марк коротко рассказал, как получилось, что я очутился в Оружейной палате одновременно с Маловым, о замеченной мною слежке, о письме, написанном стариком Крашиловым, о неожиданном отъезде из Листвянска сына Крашилова, об истории Теминского золота.

– Конечно, я знал от матери, что в честь деда назван прииск, но о кладе она мне ничего не говорила. Неужели вы до сих пор мне не верите?

– Если бы не верили, не беседовали бы с вами так откровенно. Скажите, а там, в Листвянске, за вами никто не следил?

Малов помолчал и неуверенно промолвил:

– Я не могу ответить на этот вопрос определенно. Иногда в тайге у меня действительно возникало ощущение, что кто-то идет за мной по следу. Но я объяснял эти подозрения своей мнительностью.

– А в Москве такого впечатления не возникало?

– В толчее заметить слежку трудно, практически невозможно. Да мне и в голову не приходило, что за мной могут следить. Нападение в подъезде было для меня полной неожиданностью.

– Человека, который ударил вас, вы видели?

– Какое там видел, разве только тень от него. Потом удар – и провал в памяти. В себя пришел в больнице. Узнал, что пропала одна старая тетрадь, которая была при мне, стал сопоставлять остальные факты и пришел к выводу, что из-за нее напали. Кстати, до этого в Листвянске кто-то рылся в моих вещах. На хозяйку никак нельзя подумать. Но тогда я не обратил на этот случай особого внимания – ведь ничего не пропало.

– А тетрадь, о которой вы говорили? – спросил Марк. – Она тогда уже была у вас?

– Была, но я ее все время при себе носил… А знаете, ведь с молодым Крашиловым я столкнулся на лестнице в тот самый день, когда кто-то в моих вещах копался, – вспомнил Малов. – Неужели он? Но зачем ему эта тетрадь потребовалась?

Я думал, именно сейчас Марк наконец-то спросит археолога, что это была за тетрадь, но он поинтересовался другим:

– Вы поддерживаете связь с родственниками вашей матери?

– Нет. Слышал только от матери, что у нее было два брата, оба погибли на войне. Почему-то мать не любила вспоминать своих родственников, а если разговор все-таки касался их, то сразу в себя уходила. Впрочем, однажды она сказала, что отца своего не любила, а мать жалела, что братья, к сожалению, в отца пошли.

– О том, что ее мать кончила жизнь самоубийством, она вам говорила?

– Да, как-то обмолвилась.

– А причину не называла?

– Нет, но я уверен, что она знала ее, и именно это заставило мою мать покинуть семью, разорвать с ней всякие связи.

– Вы не догадываетесь, что могло произойти в семье?

– Думаю, тут золото замешано.

– Почему так решили?

– Вы сами мне эту отгадку подсказали.

– Каким образом?

– Спросили, знаю ли я про клад, оставленный Прохором Теминым, моим дедом. Но до этого, клянусь вам, я ни о каком кладе не слышал. Я разыскивал в тайге совсем другое.

– А именно?

– Вы слышали, что такое Сорни Эква?

– Сорни Эква? – переспросил Марк. – Эти слова вы постоянно повторяли в беспамятстве, когда вас привезли в больницу.

– Ничего удивительного, в последние полгода эта самая Сорни Эква буквально не выходит у меня из головы.

– Так что же это такое? – в голосе Марка прозвучало нетерпение.

Малов выдержал паузу и многозначительно произнес:

– В переводе с мансийского Сорни Эква – Золотая баба.

По лицу Марка я понял, что признание археолога было для него полной неожиданностью.

– Это случилось полгода назад, когда после тяжелой болезни умерла моя мать, – начал свой рассказ археолог. – В последние годы она жила у меня в Новосибирске, а в деревне пустовал дом, где прошло мое детство. После похорон матери я поехал туда и в сундуке на полатях нашел тетрадь с рисунками и записями, которые, когда я ознакомился с ними, буквально поразили меня. Автор этих записок – геолог Щелыков – встретился в тайге с медведем и, весь искалеченный, едва смог ползком, истекая кровью, добраться до Листвянска. Дом родителей матери стоял на краю поселка. Здесь, потерявшего сознание, его и нашла моя мать, перетащила в избу, потом долго ухаживала за ним. Но геолог так и умер, оставив после себя тетрадь, которую мать хранила все эти годы. Тетрадь была заполнена обычными для геолога дневниковыми записями, но одна из них сразу остановила мое внимание. Судя по всему, плутая по тайге, геолог случайно вышел на древнее капище, где местные жители поклонялись своим богам. Таких капищ по тайге много раскидано, но то, которое нашел геолог, если верить его запискам, было уникальным. Там же, в тетради, было зарисовано это место, представлявшее собой пещеру, скрытую струей водопада. По краям водопада стояли две островерхие скалы, напоминающие воинские шлемы, а в пещере, сквозь струи воды, угадывалась какая-то скульптура. На следующей странице тетради, как я понял, геолог изобразил эту скульптуру – сидящая женщина держит на коленях ребенка, в свободной руке – нечто вроде жезла, на голове – трехзубая корона. Рядом с этим рисунком геолог сделал запись: «В Оружейной палате есть изображение Сорни Эквы на золотом блюде, принадлежавшем Грозному». Больше никаких сведений ни о капище, ни о самой скульптуре в тетради не было.