Генерал Деникин - Владимир Черкасов-Георгиевский

Антон Иванович, пересекая улочку Lourmel от своего дома, оказывался у палевых кирпичных стен старинного здания госпиталя под красной черепицей. Шел по улице Convention мимо его входа с лепниной и вензелем над реющим французским флагом. Дальше примечательностью был угловой католический собор Сан-Кристоф, которым невольно любовался глаз: краснокирпичной готикой с белым ажуром скульптур, орнаментов и латиницы над аркой входа.

Через улицу притягивало взгляд длинное учрежденческое здание. Через его решетку чугунного литья с цифрой 1640 виднелся позеленевший памятник Иоганну Гутенбергу, создавшему европейский способ книгопечатания, – умелец развернул свиток над своим станком. А дальше открывалась Сена с мостом, на котором под пагодной декоративной крышей притаился домик по ведомству речным хозяйством.

На углу устья улицы Деникин мог выпить кофе в маленьком кафе. Он переходил на мост с железными, затейливо изукрашенными поручнями: глаза приковывались справа по Сене к Эйфелевой башне, циркульно воткнувшейся в синее небо. А под ногами Антона Ивановича у причалов суетились лодочники. Желтый язык набережной с разным людом лизала до близкого следующего моста веселая парижская река в фантиках оравы суденышек…

Здесь жизнь Деникиных более или менее устоялась. Каждое воскресенье Антон Иванович ходил на Сергиевское подворье во владения митрополита Евлогия на литургию. Его духовником был епископ Иоанн, он стал большим другом Деникина и позже окрестит его внука, сына Марины. Ксения Васильевна уделяла внимание церкви лишь на Пасху. Об их парижском быте Марина Антоновна, которой тогда было 12 лет, рассказывала:

– Я отца обожала, и он меня очень любил: так, что мама даже ревновала. Папа был мне ближе мамы, он меня лучше понимал. Потом, когда я жила в Англии, мы с ним все время переписывались… Папа любил раскладывать пасьянсы, и я с моим сыном от него это унаследовала, все свободное время раскладываем пасьянсы. Также папа любил карточную игру бридж, а меня стал учить играть в шахматы. Маме почему-то это не понравилось, и тогда папа прекратил вообще в шахматы играть.

Папиросы он не курил – только сигары, когда были деньги. Часто ли выпивал? Нет – иногда рюмку водки. Обычно угощали постоянно навещавшие нас офицеры, для мамы приносили ликер, для папы – бутылку водки. Офицерам папа так и остался «ваше превосходительство», но он давно уже не ощущал себя главнокомандующим, это больше чувствовали наши гости. Папа любил друзей, не любил врагов, был очень простым человеком.

Был пристрастен папа русской кухне. Однажды мама заболела, и мы решили, что у нее «грудная жаба», она стала часто лежать. Пришлось папе готовить, и он этим увлекся, изобретал свои блюда. Например, особые сосиски с капустой. Любил помидоры, лук, чеснок.

После Кутепова папиными близкими друзьями были очень верный первопоходник капитан Латкин; Борис Чижов, который издавал первые брошюры папы; полковник Глотов, батюшка Иоанн, писатель Шмелев, ну и, конечно, Колтышев.

Я неустанно задавал Марине Антоновне вопрос: «Почему же деникинцы проиграли?» Она пыталась это объяснить и характером ее отца:

– Папа был очень хорошим генералом, но очень плохим дипломатом. В детстве он все время говорил мне: «Никогда не ври!» Он был готов обещать только то, что мог сделать. А Советы обещали все, что угодно…

К этому времени у Деникина вышли новые книги: «Офицеры» (Париж, 1928 г.), «Старая армия» (Париж, 1929. Т. I; Париж, 1931. Т. II.). Это было уже беллетристическое изображение судеб русского офицерства.

Новый писательский дебют Деникина удался. Даже газета Керенского «Дни», до того нападавшая на генерала, перепечатала отрывок с предисловием:

«Парижское издательство «Родник» выпускает небольшую книгу беллетристических очерков А. Деникина «Офицеры». Мы не подвергаем эту книгу художественной оценке. Но имя автора настолько значительно и популярно, настолько принадлежит истории, что мы хотим ознакомить читателей с этой, по-видимому, случайной стороной деятельности виднейшего из участников белого движения. Поэтому мы, с согласия издательства, печатаем сегодня отрывок из очерка «Враги», показавшийся нам любопытным по цельности примиряющего чувства и психологической выдержанности».

Бывший журналист, а теперь великий советский бонза Троцкий в СССР сыронизировал, что некоторым русским генералам, вроде Деникина, поневоле пришлось научиться владеть пером. Знали бы он и автор редакционной врезки «Дней», сколько «случайно» бумаги исписал до этого Деникин, смешивший своими фельетонами, зарисовками типа о запевшем сверчком капитане по пол-округа в огромной империи.

Варшавская газета «За свободу», основанная Б. В. Савинковым и выпускаемая Дмитрием Философовым, писала: «Если будущие историки, стратеги и политики откажут А. Деникину в признании за ним дарований крупного военного вождя, то литературные критики охотно примут в лоно безусловно талантливых писателей».

* * *

Париж тогда стал центром культурной жизни эмиграции, успехи Деникина-писателя здесь широко оценили, хотя для литераторов, как и для офицеров, для всех русских парижан, генерал прежде всего оставался замечательным полководцем Белой гвардии.

Иван Алексеевич Бунин с большой радостью встретился с ним. Он сразуже преподнес Антону Ивановичу свою книгу «Чаша жизни», надписав ее по титульной странице вокруг имени и заголовка:

«Антону Ивановичу Деникину в память прекрасного дня моей жизни – 25 сентября 1919 года в Одессе, когда я не задумываясь и с радостью умер бы за него!»

Имел в виду Бунин день приезда Деникина в освобожденную его войсками от красных Одессу, когда, как и в «белом» Харькове, город рукоплескал главкому. О многом они переговорили. Необычно оживившийся Бунин рассказывал генералу о своей жизни «под красными», о бегстве из России, подробно высказывался о русском литературном мире Зарубежья.

Довольно странным был этот великолепный русский писатель, что особенно проявилось в бунинской жизни во Франции, юг которой он предпочитал. Старый архиепископ Серафим Брюссельский и Западно-Европейский РПЦЗ уже в 1996 году в Леонинском православном женском монастыре под Парижем в назидание рассказывал:

– Нужно, однако, отметить, что страх смерти – естественен для нас. Не нужно лишь чрезмерно бояться. Вот даже наш русский литератор Иван Бунин до исступления боялся смерти. Например, он боялся близко подойти к дверям нижнего храма в Каннах, где покоятся великие князья и княгини, где находятся каменные надгробья.

Не укрепления ли и на этот счет искал Бунин в беседе с бесстрашным Деникиным?.. И уколол меня на кладбище Сент-Женевьев-дю-Буа крест на могиле Бунина: некой «мальтийской» формы, о четырех концах – не православно восьмиконечный. Дико он выглядел среди частоколов родных русских крестов. Был он словно многозначительный знак. Не тому ли, что нес Бунин в своей слишком просторной душе вместе с глодавшим его смертным страхом?

С Александром Ивановичем Куприным, какой, как и Бунин, был почти сверстником Деникина, сложилось совсем просто, хотя тот насолил всему русскому офицерству своими «Поединком», «На переломе». Но встречался Куприн с Деникиным уж давно другим. Послужив в армии Юденича редактором белогвардейской газеты, отступив с его частями на запад, он уже не принижал офицеров. Своей простотой и искренностью Куприн подкупал Антона Ивановича, нередко заходя к Деникиным «на огонек».