Огненная принцесса - Эдмонд Мур Гамильтон

стену. Нам никто не мешал. Все люди Беллавера уже вернулись к своим кораблям. Они думали, что ты погиб, и, честно говоря, мы тоже так думали. Но ты не вполне «чувствовался» мёртвым, поэтому мы выкопали тебя.

— Спасибо, — сказал Хирст. — Полагаю, теперь они осознали различие.

Он лежал в корабельном лазарете. Под бессистемный грохот и вибрацию боковых тяг они пробивали себе путь через Пояс, причём на высокой скорости. Хирст ментально «выглянул» в космос. По следу шли буксиры и яхта Беллавера, но на этот раз только у яхты был шанс. Буксиры безнадёжно отстали.

— Да, они скоро узнали, едва мы вас вытащили, но, если повезёт, мы от них отделаемся, — сказала Кристина. Она присела у койки, откуда могла видеть его лицо. — Шеринг тебе рассказал о корабле.

— О зведолетё. Да. — Он вглядывался в неё и внезапно расхохотался. — Ты совсем не богиня!

— Кто сказал, что я богиня?

— Шеринг. Или, по крайней мере, его разум. Десяти футов высотой и увенчанная звёздами — я тебя боялся. — Он придвинулся ближе. — Хотя, твои глаза… Они злые.

— Такие будут и у тебя, — парировала она, — когда повоюешь с Беллавером с наше.

— Есть ещё кое-что, чего я не понимаю. Почему вы строите корабль, почему вы держали его в секрете от всех, а не только от Беллавера, что вы планируете с ним делать — и как ты попала в братство.

Она улыбнулась.

— Метод Зейца был создан для спасения жертв крушения, замороженных в глубоком космосе. Помнишь? Многие из нас никогда не входили в дверь ни невинными, ни виновными. Но это не играет роли, когда ты вернёшься оттуда, — она накрыла его руку своей. — Ты быстро учишься, но ты лишь на пороге. Для разговора нам не нужны слова. Открой свой разум…

* * *

Он так и сделал. Поначалу это ничем не отличалось от того контакта, который был у него с разумом Шеринга или с Кристиной до «Счастливого Сна». Мысли приходили к нему ясно сформулированными: ты хочешь знать, почему мы построили корабль, что мы планируем с ним делать, — и только через некоторое время он понял, что слова кончились, и он воспринимает эмоции Кристины, её воспоминания и соображения, её разочарования и её мечты так же просто и непосредственно, как если бы они были его собственными.

«У тебя ещё не было времени, — говорили они ему без слов, — понять, насколько ты одинок. Ты не пытался, как большинство из нас поначалу, снова стать человеком, вписаться в жизнь, как будто не было провала во времени, как будто ничего не изменилось. Ты не видел, как люди вокруг тебя стареют, в то время как у тебя едва добавляется седых волос. Тебе не приходилось переходить с одного места на другое, с одной работы, от одной группы друзей к другой, потому что рано или поздно они начинают чувствовать, что с тобой что-то не так. Тебе не нужно было скрывать свои новые силы, как ты скрывал бы болезнь, потому что люди станут бояться и ненавидеть тебя, возможно, даже убьют тебя, если узнают. Вот почему существует братство. И вот почему мы строим корабль… Символ полёта. Символ свободы. Вселенная далеко за пределами воображения, переполненная множеством цветных огней, с новыми мирами, где люди могли бы построить своё собственное общество внутри человечества. Никаких границ, за которые не осмелится выйти разум. Всё пространство, всё время, все знания — свободно!»

Он снова видел те широкие тёмные моря между звездами. Его разум мчался вместе с её сквозь пылающую холодным огнём туманность, огибал, ослеплённый и ошеломлённый, созвездие Геркулеса, в восторженном восхищении взирал на великолепную спираль Андромеды — возможно, уже не за гранью досягаемости, ибо что такое время и пространство для неосязаемых сил разума?

Затем этот безумный полет прервался, и взамен появилось меньшее видение, туманное и только наполовину осознанное: дома и улицы, место, где они могли бы жить и быть такими, какие они есть, открыто и без страха.

«Теперь ты можете понять, — спросила она его, — что они станут думать, если узнают о корабле? Можешь ли ты понять, как они будут бояться, что мы колонизируем что-нибудь вдалеке, бояться того, что мы можем сделать?»

Он понял. По меньшей мере, если правда станет известной, то лазари больше никогда не будут свободны. Их схватят и станут тестировать, изучать и читать о них лекции, их узаконят, ограничат, поставят под управление и начнут использовать. Они могли бы честно оплатить свой корабль и любые другие успехи, которых могут достичь, но им никогда не позволят их использовать.

— Но прежде всего я должен узнать, кто убил Макдональда, — с внезапным яростным воодушевлением провозгласил Хирст. — Шеринг объяснял про скрытые впечатления. Я готов.

Она поднялась, не сводя с него печальных глаз.

— Нет никакой гарантии, что метод сработает. Иногда получается. Иногда нет.

Хирст подумал об измождённом седовласом человеке, который стоял в ногах его кровати.

— Он сработает. Должен сработать.

— Если не получится, я своими руками вырву из Беллавера правду, — добавил он.

— До этого может дойти, — мрачно сказала она. — Но мы будем надеяться, что удасться этого избежать. Лежи спокойно. Я всё подготовлю.

Часом позже Хирст лежал на мягком столе посреди лазарета. Корабль вертелся, вилял и прыгал в каком-то безумном танце, и Хирста привязали к столу, чтобы он не свалился. Он знал, что корабль с четырьмя связавшими разумы пилотами и лётными эсперами лавировал в самой плотной из роевых зон Пояса, пытаясь перехитрить Беллавера. Двое других удерживали Вернона слепым, и надеялись, что либо сам Беллавер, либо его радиолокационная система не справятся. Хирст это знал, но теперь это ему уже не было интересно. Он едва сознавал броски корабля. Ему дали какой-то наркотик, и он лежал расслабленный и безвольный в приятном отсутствии всех забот, смутно различая склонявшиеся над ним лица. Наконец он закрыл глаза, и даже они пропали.

* * *

Они с Макдональдом пересекали равнину метанового снега в свете Колец. Сначала всё представлялось слегка расплывчатым, но постепенно память прояснялась, пока он не осознал каждую крошечную деталь гораздо более чётко, чем воспринимал тогда: текстуру материала, из которого был сделан костюм Макдональда, бесконечно малые тени, подчёркивающие каждую ямочку на снегу, детальные ощущения прогулки в свинцовых ботинках, шёпот и свист кислородной системы. Он опять поссорился с Макдональдом, не пропустив ни слова. Он забрался с ним в башню подъёмника номер три и изучил сигнальные лампочки, и, улыбаясь, присел на скамейку, чтобы подождать.

Он вспотел в этом скафандре. Он примет душ,