Мэри Роуз - Шарлотта Лин

Это будет длиться долго. Из-за постоянных перерывов его никак не закончить раньше весны. Всякий раз, когда Сильвестр смотрел на нее, он вздыхал: все работы над крупным четырехмачтовиком были остановлены, потому что его повелитель был на войне. И всякий раз Сильвестра пронзала одна и та же мысль: а будет ли корабль когда-либо закончен? Хватит ли Энтони времени? Обычно после таких размышлений он отправлялся в забегаловку «Морской епископ», напивался и переставал думать о чем бы то ни было.

Король воевал в Шотландии и Франции. В мае его войска сожгли Эдинбург, и сразу же после этого вместе со своим союзни- ком-императором Генрих VIII вошел во Францию с востока. Генрих Английский был старым и больным человеком, который, как поговаривали, уже почти не может ходить и в своей последней войне не обращает внимания ни на что. В минувшем году он женился в шестой раз — на вдове по имени Екатерина Парр, о которой Кранмер написал Сильвестру, что она для него скорее сиделка, нежели жена.

Отец Сильвестра постарел за одну ночь, как и король. Он сложил с себя все полномочия, передал Сильвестру управление верфью. Днем он сидел у окна и смотрел на свои розы. Тетушка бегала взад-вперед, поправляя ему одеяло на ногах, варила для него настои от кашля и вливала в него питательный суп.

— Не смей относиться к нему как к старику, — заявил Сильвестр. — Если ты позволишь ему так запустить себя, он больше не встанет на ноги.

— Ay dios mio, твой отец и есть старик! — фыркнула она. — И кто виноват в том, что он себя так запустил? Из-за кого он так терзается? Ты приведешь к нему черную морскую звезду и гребешок, чтобы он мог с ними попрощаться? Ты не сделаешь этого в жизни, так что не жалуйся, что у твоего отца больше нет сил даже пошевелиться.

— Что ты говоришь о прощании? — рявкнул Сильвестр. — Мой отец переживет всех нас. И если ты считаешь, что ему нужна поддержка, я могу написать Джеральдине. Как бы там ни было, она его родная дочь.

— Джеральдине! — передразнила его тетушка. — Конечно, напиши ангелочку, который тоже приложил свою ручку к этой трагедии. Кстати, разве тем самым это существо не доказало, что оно продало бы тебя на ближайшем рыбном рынке, если бы ему предложили сходную цену?

— Я не треска, — попытался отшутиться он.

— Нет, ты мужчина, — простонала тетушка Микаэла. — Из тех, кто предпочитает подвергнуть опале лучшего друга, чем выйти за пределы своего защитного рва.

— Я никогда не подвергал Энтони опале! — вскрикнул Сильвестр, как бывало всякий раз, когда боль захлестывала его. — Я поддерживал Энтони, несмотря на то, что его осудил весь город, и я поддерживал бы его всю жизнь, если бы он не…

— Если бы он не был человеком из плоти и крови, а был из стали. Если бы он позволил тебе всю жизнь полировать его славу, вместо того чтобы жить по-человечески и совершать ошибки. Скажи, не ты ли говорил мне, что вы, люди эпохи Ренессанса, придумали любовь? Разве не ваш Тиндейл, из-за которого было столько беды, перевел слово caritas как «любовь», вместо «милосердия», и за это сгорел на костре? Кто знает, возможно, с милосердием нам было бы легче. Ваша любовь, быть может, и горяча, и пылает жарко, до самого неба, но, по-моему, она как-то слишком безжалостна.

— Разве он когда-либо просил меня сжалиться? — вскричал Сильвестр. — Стучал ли когда-либо в мою дверь, просил ли у меня прощения? Он хоть раз пытался со мной объясниться?

— Оставим эту болтовню, Сильвестр, — устало произнесла тетушка. — Толку от этого, как от козла молока. Только вот позволь мне обращаться с твоим отцом так, как мне удобно. Я поступала так дольше, чем ты живешь на свете, я делала это еще тогда, когда прекрасный Seňor Ingles оступился на ровном месте. И, в отличие от тебя, я действительно буду с ним до конца.

С этими словами она хотела упорхнуть прочь, словно юная девушка, но в этот миг боковая дверь, ведущая в сад между Саттон-холлом и «Casa Francesca», распахнулась.

— Сильвестр! — послышался взволнованный голос Лиз. — Тетушка Мика, Сильвестр здесь?

«Энтони! — промелькнуло у него в голове. — Энтони умер, и я ему уже ничего не смогу сказать. Ни единого слова». Он бросился бежать и едва не столкнулся с Лиз.

— Сильвестр, слава небесам! — воскликнула она. — Прошу, пойдем скорее, речь идет о Фенелле. У нее жар. Я так испугалась!

Он в мгновение ока очутился в просторном холле, где пахло смертью и болезнью.

— Сегодня утром мы приняли умирающую старуху, — на бегу рассказывала ему Лиз. — Она говорит какую-то чушь и вряд ли переживет ночь. Фенелла хотела заботиться о ней, но внезапно у нее подкосились ноги и она упала без чувств.

Двое помощников из числа горожан уложили Фенеллу в эркере. Она уже успела прийти в себя и попыталась сесть. Сильвестр, увидев ее, почувствовал, как сердце слегка подпрыгнуло.

— Сильвестр, — хрипло произнесла она и криво улыбнулась.

Он упал рядом с ней на колени, прижал ее к себе, словно мог удержать среди живых, если бы прижимал достаточно крепко.

— Ты меня задушишь.

— Фенни, Фенни, Фенни… — Он неохотно отпустил ее. — С тобой все в порядке? У тебя не потливая горячка?

Она казалась бледной и испуганной, но не больной. На шее висела тонкая золотая цепочка с флорином, много лет назад подаренным ей Энтони.

— Со мной все в порядке, — произнесла она. — Просто у меня закружилась голова, потому что…

— Почему?

Она вдруг схватила его за руку и крепко сжала.

— Эта женщина, которую мы сегодня нашли на пороге, о, Сильвестр, это Томазина!

— Кто такая, черт ее забери, Томазина?

— Ты не помнишь? Гадалка, которую мы встретили в тот день в Кэттклефе, когда Ханну привязали к креслу для купания. Та, которая сказала нам, что некоторым приходится трижды спасать жизнь друга, прежде чем они поймут, что они имеют в его лице. Я встречала ее и прежде, когда спускали со стапелей «Мэри Роуз». Тогда она сказала, что «Мэри Роуз» будет оплачена человеческими жизнями. И вот теперь она снова здесь. Она меня так пугает, Сильвестр! Мы потеряли тебя, у нас больше нет никого, кто спас бы нам жизнь, а Энтони воюет во Франции!

— Ах, Фенелла. — Сильвестр погладил ее по спине, пытаясь успокоить, а у самого по телу тем временем бегали мурашки. — Эта Томазина просто старуха, которая болтает всякие глупости, чтобы получить пенни. Если она тебя так пугает, пусть ее приютят в другом месте, а меня ты никогда не потеряешь.

— Сильвестр?

— Что, любимая моя?

Она посмотрела на него своими похожими на туман глазами.

— Я никогда не пойму, почему ты разлюбил Энтони.

— Он первый разлюбил меня, не забывай. А теперь хватит об этом.

— Это неправда! — воскликнула она. — Раньше он называл тебя «мой Сильвестр», и в двух этих словах была вся его гордость. А теперь он произносит лишь твое имя и от всей гордости осталась лишь грусть.