Наперегонки с темнотой - Рина Шабанова

бросив короткое: — «ждите тут», — оставил в шумном продолговатом помещении. Мы провели в нем следующие четыре часа. Большую их часть я просидел на бетонном полу, обхватив руками голову и раскачиваясь из стороны в сторону.

Я почувствовал себя скверно еще во время проверок, теперь же расклеился окончательно. Было похоже, что я здорово простудился, стоя в одном свитере на ледяном ветру. То и дело меня пробирал озноб, по спине и ногам струился обильный пот, а головная боль с каждой проведенной в ожидании минутой превращалась в настоящую изощренную пытку.

Внутри моего черепа раздавался тупой равномерный стук, будто бы там кто-то чересчур усердный не переставая молотил по огромному медному гонгу. Кроме прочего, от голода сводило живот, а перед глазами все плыло и кружилось. Так скверно я себя не чувствовал с тех самых пор, когда просыпался c жуткого похмелья после своих многодневных пьянок.

А еще меня с прежней настойчивостью начали терзать мысли о Робе, Митчелле и остальных. Теперь смерть действительно обступила меня плотным кольцом — к Анне, Роуз, Марте и Айлин добавились также Митчелл с Робом. Последний был единственным человеком в моей никчемной жизни, кого я по-настоящему мог назвать другом. Единственным, кому мог полностью доверять.

Зачем-то сейчас я принялся корить себя за то, что после смерти Айлин отдалился от него, оставил наедине с собой, позволил тихо сходить с ума, не сделал для него всего, что должен был сделать, но потом, после череды таких запоздалых и уже никому ненужных упреков, убеждал самого себя, что не сумел бы ничем ему помочь. Находясь в каком-то полубреду, я сидел и тихо раскачивался, а эти мысли стремительным, вызывающим головокружение вихрем все вертелись и вертелись в моей голове.

Удивительная штука совесть. Будучи не в состоянии выносить ее ядовитых укусов, я прикрывался отговорками, пытался обелить себя в собственных глазах, искал лазейки, в которые можно было проскользнуть в поисках оправдания собственной никчемности. Я знал, что должен был вытащить Роба любой ценой, но чтобы не сойти с ума, уверял себя в обратном.

Все это время вокруг нас сновали люди. Сотни людей. Они ходили из угла в угол, о чем-то говорили, спорили, ели, спали, а я все сидел и не понимал, как жить дальше. От злости, от бессилия и отчаяния по-прежнему хотелось громко кричать.

Я потерял всех значимых для меня людей и теперь со мной осталась одна лишь Терри. С трудом верилось, что всего полгода назад у меня был дом, работа, друзья и какие-никакие планы на будущее. Сейчас они выглядели смешными и нереалистичными. Вся моя прежняя жизнь была стерта, как под подошвой прохожего с асфальта стирается нарисованный мелом рисунок, а сам я словно дочиста выгорел.

— Представьтесь! — как внезапный разрыв снаряда прозвучал надо мной грубый металлический голос. — Имя, возраст, профессия, откуда прибыли.

Слегка приподняв голову, я уткнулся взглядом в идеально отглаженные форменные брюки, потом в такой же идеально подогнанный по фигуре китель и, наконец, совсем уж задрав лицо кверху, увидел натянутую к самым бровям офицерскую фуражку. Из-под нее выглядывало темнокожее лицо с толстыми, свирепо вывернутыми наружу губами, большой приплюснутый нос и сверкающие презрительным высокомерием белки глаз.

Передо мной стоял офицер Э. Купер. Это имя я прочел на нашивке, что среди других цветных побрякушек красовалась на груди его кителя.

— Встать! — рявкнул он, а затем цедя каждое слово повторил: — Имя, возраст, профессия, откуда прибыл.

Я встал. Пошатываясь, оперся ладонью о стену, посмотрел в его темные, с красными прожилками глаза и, кое-как ворочая языком, сквозь зубы выплюнул:

— Джон Уилсон. Тридцать пять. Автомеханик. Меня с дочерью и этими женщинами подобрали в пяти километрах отсюда.

— Меня не интересует, где тебя подобрали. Я спрашиваю, откуда ты прибыл. — Я назвал место, где когда-то находился мой дом, а вслед за тем услышал от него фразу, в которой сквозило столько неприкрытого презрения, что меня передернуло. Он произнес ее не глядя на меня, словно проговаривая мысли вслух, но так, чтобы я точно расслышал: — И чего всех этих голодранцев сюда несет? Там лагерей что ли мало? Ну хоть не очередной маклер или менеджер. Значит так!..

— А я уже успел позабыть, что вы принимаете обычных людей за кого-то вроде безмозглого скота, — не дав ему закончить, усмехнулся я. — Ну простите, офицер, что не сдох под лабораторией, где вы и такие как вы вывели эту дрянь, а потом распустили ее по всей стране. И кстати, мой дом спалили к херам ваши сослуживцы. Не подскажете, куда мне теперь идти и где жить?

Поджав свои уродливо вывернутые губы, Купер шагнул ко мне и разве что не уперся козырьком фуражки в мой лоб. Брызгая слюной, он пролаял:

— Острить вздумал, щенок? Еще слово и мигом отправишься назад за ворота!

Его черная лоснящаяся физиономия расплывалась перед глазами, а сами глаза беспощадно жгло от охватившей меня лихорадки, но не двигаясь с места, я молча выдерживал его взгляд.

— Капитан Купер, думаю, этот человек болен, — легко тронув его за рукав кителя, вмешалась невысокая седоволосая женщина. — Похоже, он еле стоит на ногах.

Я и не заметил ее присутствия. Только когда женщина заговорила, я понял, что все это время она находилась по левую руку от Купера. У нее было строгое миловидное лицо, серые, несколько холодные глаза, надменный рот и сдержанные манеры. По тому, что одета она была в белый медицинский халат, я догадался, что она врач.

А еще в шаге от них обоих стоял совсем еще молодой и розовощекий, всего лет двадцати от роду, мальчишка-военный. В одной руке он держал картонный планшет с белыми листами бумаги, в другой карандаш. Судя по всему, он был помощником Купера.

— Позвольте, дальше я сама, капитан. — Не дожидаясь согласия, женщина в белом халате повернулась ко мне. — Как зовут вашу дочь, мистер… э-э-э…

— Я Терри Уилсон, — звонко ответила Терри.

До прихода этой троицы она сидела подле меня, но как только наш бурный диалог с Купером начал входить в острую фазу, резво встала. Щеки и нос ее были перепачканы, волосы свалялись в грязный нечесаный ком и приобрели темный оттенок, зато синие глаза пламенели от гнева.

— Что ж, хорошо, Терри, — растянув губы в сухую улыбку, сказала женщина. — Сколько тебе лет?

— Десять, мэм.

— Замечательно. Где твоя мать?

— Она умерла, мэм. Два с половиной года назад.

— Понятно. — Она бесстрастно кивнула и вновь обратилась ко мне: — Значит, вас двое, мистер Уилсон?

Пока она говорила с Терри, Купер не сводил с