Нуреев: его жизнь - Диана Солвей

балерина, Рудольф сильно удивил их обоих, заявившись на репетицию «в сверкающих сапогах и черных мехах, усыпанных снегом». В тот вечер он повел Бруна и Сеймур в свой любимый стейк-хаус, а когда метрдотель отказался впустить его без галстука, Рудольф ткнул ему в лицо свою меховую шубу и заявил: «Если это недостойно вашего ресторана, то и нам в нем нечего делать». И, выскочив на улицу, начал бросаться в окна заведения снежками. Эрика ужаснуло его поведение, друзья поспорили и разошлись в разные стороны. Но уже через несколько минут Рудольф, пробираясь по сугробам, догнал Сеймур. Его настроение кардинально переменилось. «А вы умеете делать снежных ангелов?» – огорошил он ее неожиданным вопросом, и уже в следующий миг повалился на спину и с ребяческим задором принялся показывать, оставляя на снегу веерные отпечатки руками. Потом они несколько часов играли в снегу, «пели, хохотали и кидали в небо снежки». И именно тогда Сеймур поняла: Рудольф был не из тех, кто находит упоение в несчастливых мгновениях и старается их продлить: «Он не любил хандрить, изводиться и бить себя в грудь в духе русских. Ничего подобного. И не походил на задумчивого датчанина Эрика».

Брун не только создал собственную версию «Сильфиды», но и танцевал в своей первой крупной постановке. Рудольф старался не отвлекать внимание от друга и его работы, но тщетно. Одно его присутствие вызывало такой интерес, что он согласился дать пресс-конференцию 31 декабря – в день премьеры балета. Нуреев настаивал: он приехал в Торонто только как зритель.

Так и было бы, не умудрись Эрик следующим вечером растянуть себе колено. И вновь он вывел Рудольфа на сцену, предложив танцевать вместо себя один спектакль. 5 января 1965 года Рудольф дебютировал в роли Джеймса, зачарованного юного шотландца, пренебрегшего простым счастьем ради идеализированной любви сильфиды. Ранее Рудольф танцевал только па-де-де с шарфом, которое Брун переработал для него и Фонтейн предыдущим летом. А теперь он за три дня выучил целый балет, хотя и сам получил травму (поскользнувшись на льду, Рудольф повредил лодыжку). «Мне было бы наплевать, даже если бы она сломалась, – признался он Сеймур, бинтуя ногу. – Я давно хотел танцевать этот балет». За несколько мгновений до поднятия занавеса эта парочка зашлась смехом, прослушав объявление о том, что «Эрика Бруна на спектакле заменит Рудольф Нуреев».

А Бруну было не до смеха. В тот вечер рядом с ним в зале сидела Бетти Олифант, балетный репетитор труппы, ставшая датчанину близким другом. «Мне показалось, что Эрик сильно пожалел о своем решении, так как на следующий день его колено полностью восстановилось, и он собирался выступать. Руди танцевал великолепно, и все же настоящего Джеймса из него не вышло. Мы настроились решительно: Эрик должен был стяжать такие же овации, как и Руди. Но добиться этого было гораздо труднее, потому что всех захлестнула массовая истерия по поводу Нуреева. Эрик танцевал так, как никогда больше не танцевал ни до, ни после».

Вместе с Сеймур в роли сильфиды Эрик получил двадцать пять вызовов на поклоны в сравнении с девятнадцатью Рудольфа; они оба пришпоривали друг друга. «Это был самый прекрасный Джеймс, какого я видел в его исполнении», – признает Брун спустя годы. На репетициях Рудольф то и дело предлагал поправки. «Я делаю это вот так», – говорил он. Но Эрик оставался неумолим: «Это Бурнонвиль. Даже не думай что-либо менять». Нуреев вспоминал, что остался удовлетворен своим дебютом в роли Джеймса, с учетом травмы: «Я сглупил, сняв одну повязку, кровоизлияние в лодыжке пошло еще дальше. Но я снова забинтовал ее и дождался второго акта. Я станцевал. Я выполнил все па. Ничего не изменил и не выбросил. Все сделал так, как было отрепетировано. Конечно же, на следующий день обе ноги у меня стали огромными от отека, но Эрик вдруг чудесным образом выздоровел и станцевал просто блестяще».

Незапланированный дебют Нуреева вызвал беспрецедентную шумиху в день премьеры. И все же высочайшие похвалы критики приберегли для Бруна, назвав его мастером стиля Бурнонвиля. Впрочем, как отметил в «Глоб энд мейл» Ральф Хиклин, сравнивать двух танцовщиков не имело смысла. «Никто не сравнивает Лира Гилгуда с Лиром Оливье и не решает, кто из них лучше в этой роли… У Нуреева вид завороженного юноши, глядя на которого легко веришь, что он мог угодить в сети сверхъестественной любви к сильфиде…» Интерпретацию Бруна Хиклин счел более сдержанной; такой «подход позволяет танцу говорить за себя», – написал он в своей рецензии.

7 января Нуреев ненадолго вернулся в Лондон, а через десять дней он вылетел вместе с Фонтейн в Вашингтон – на инаугурацию Линдона Джонсона. Боявшемуся полетов Рудольфу опять «повезло»: самолет садился в сильнейший буран. И артист в салоне первого класса, одолеваемый мыслями о крушении, успокаивал свои нервы с помощью виски. Приуроченные к инаугурации гала-концерты всегда изобиловали звездами, но популярность татарского Принца и его английской Дамы была такова, что Нуреева и Фонтейн добавили в список знаменитостей. Перед президентом и десятью тысячами человек, заполнившими 18 января 1965 года просторный зал Национального Арсенала, выступали известнейшие деятели искусств: Вуди Аллен, Барбара Стрейзанд, Гарри Белафонте, Кэрол Бернетт, Джонни Карсон, Джули Эндрюс… И все-таки самых оглушительных аплодисментов удостоились в тот вечер именно Нуреев и Фонтейн, исполнившие па-де-де из «Корсара». Многие гости никогда прежде не ходили на балет. «Великолепно, потрясающе, – признался потом вице-президент Хьюберт Хамфри. – А я ведь не испытываю влечения к подобному виду танца». Рудольф со все еще забинтованной лодыжкой обеспечил «самые захватывающие моменты шоу», сообщила на первой странице «Нью-Йорк таймс». А потом он, как всегда, исполнил на бис вариацию. И повсюду, куда только ни падал его взгляд, Рудольф видел людей – рукоплещущих, кричащих и не желавших отпускать его со сцены.

Глава 21

Рудимания

Рудольф не остался в Америке смаковать свою победу. Через два дня он снова был в Лондоне и с энтузиазмом репетировал «Ромео и Джульетту», первый полномасштабный балет Кеннета Макмиллана. Балетоманы уже прознали, что на роли влюбленных выбраны Нуреев и Фонтейн, и у касс «Ковент-Гардена» – в ожидании начала продажи билетов – расположились лагерем свыше тысячи их поклонников. Но чего они не знали, так это того, что за кулисами театра разыгрывалась такая же полная страстей драма, как и в самом балете. Увы, путь Рудольфа и Марго к их новой премьере оказался тернистым и психологически затратным.

На самом деле Макмиллан создал «Ромео и Джульетту» для своей музы, Линн Сеймур, и ее партнера Кристофера