Поющие в терновнике - Колин Маккалоу

Джиме опустил голову, слезы застлали ему глаза.

— По крайней мере, он остался жив.

Он получил отпуск, чтобы лететь с братом в порт Морсби иоставаться при нем, пока врачи не решат, что Пэтси вне опасности. Ранение оказалосьтакое, что поистине это можно считать чудом. Пули рассеялись по нижней частиживота, но ни одна не пробила брюшину. Однако дивизионный врач оказался прав:область таза стала почти нечувствительной. И никто не мог предсказать,насколько чувствительность восстановится.

— Не так уж это важно, — сказал Пэтси с носилок,когда его несли к самолету на Сидней. — Все равно я никогда особенно нежаждал жениться. А ты смотри, Джиме, береги себя, слышишь? До чего мне неохотаоставлять тебя одного.

— Не бойся, Пэтси, я не пропаду, — усмехнулсяДжиме и крепко стиснул руку брата. — Черт, надо же, до конца войны остаюсьбез лучшего товарища. Я напишу тебе, как оно дальше пойдет. А ты кланяйся заменя миссис Смит, и Мэгги, и маме, и всем братьям, ладно? Все-таки тебе повезло— возвращаешься в нашу Дрохеду.

Фиа и миссис Смит вылетели в Сидней встречать американскийсамолет, который доставил туда Пэтси из Таунсвилла; Фиа провела в Сиднее всегонесколько дней, но миссис Смит поселилась в гостинице по соседству с военным госпиталем.Пэтси пролежал здесь три месяца. Он свое отвоевал. Много слез пролила миссисСмит; но можно было кое-чему и порадоваться. В известном смысле он никогда несможет жить полной жизнью, но все остальное доступно ему — он будет ходить,бегать, ездить верхом. А к женитьбе, похоже, мужчины в семействе Клири несклонны. Когда Пэтси выписали из госпиталя, Мэгги приехала за ним из Джилли в«роллс-ройсе», и вдвоем с миссис Смит они удобно устроили его на заднемсиденье, среди кучи газет и журналов, и укутали одеялами; теперь они молилисудьбу еще об одной милости: пусть и Джиме тоже вернется домой.

Только когда полномочный представитель императора Хирохитоподписал документ о капитуляции Японии, в Джиленбоуне поверили, что война и всамом деле кончена. Это стало известно в воскресенье второго сентября 1945-го,ровно через шесть лет после ее начала. Шесть мучительных лет. Стольконевосполнимых утрат: никогда уже не вернутся ни Рори, сын Доминика О'Рока, нисын Хорри Хоупгона Джон, ни Кермак, сын Клена Кармайкла. Младший сын РоссаМаккуина Энгус никогда больше не сможет ходить; сын Энтони Кинга Дэвид будетходить, но уже не увидит, куда идет; у Пэтси, сына Пэдди Клири, никогда небудет детей. А сколько есть таких, чьи раны не видимы глазом, но столь же глубоки,таких, что покинули свой дом веселые, жизнерадостные, смеющиеся, а с войнывозвратились притихшие, скупые на слова и почти разучились смеяться. Когдавойна началась, разве снилось кому-нибудь, что это так надолго и так тяжкибудут потери?

Джиленбоунцы не слишком суеверны, но даже самых отъявленныхвольнодумцев в воскресенье второго сентября пробрала дрожь. Ибо в тот же день,как кончилась война, кончилась и самая долгая за всю историю Австралии засуха.Почти десять лет не выпало ни одного настоящего дождя, а в этот день небосплошь заволоклось чернейшими, непроглядными тучами, с громом разверзлось ипокрыло жаждущую землю потоками в двенадцать дюймов глубиной. Если осадковвыпадает на дюйм, это еще не обязательно конец засухи, второго дождя может и небыть, но двенадцать дюймов — это значит, что вырастет трава!

Мэгги, Фиа, Боб, Джек, Хьюги и Пэтси стояли на веранде и вгрозовой тьме смотрели на этот ливень и вдыхали его несказанно сладостныйаромат, запах иссохшей, растрескавшейся земли, наконец-то утоляющей жажду.Лошади, овцы, коровы и свиньи упирались потверже ногами в расползающуюся жидкуюгрязь и, вздрагивая всей кожей, с наслаждением подставлялись под живительныеструи; почти все они с самого рождения не знали, что такое дождь. На кладбищесмыло всю пыль, вновь забелел мрамор, омылись от пыли распростертые крыльяневозмутимого Боттичеллиева ангела. Речка вздулась, забурлила, шум ее смешалсяс барабанной дробью ливня. Дождь, дождь! Дождь. Словно исполинская непостижимаярука даровала наконец долгожданную благодать. Дождь — благословение и чудо. Ибодождь — это значит трава, а трава — это жизнь.

Из земли пророс нежно-зеленый пушок, крохотные росткипотянулись к небу, пошли куститься, набухать почками, поднимались все выше,зеленели все гуще, потом посветлели, налились соками — и вновь она стоит поколено людям, то серебристая, то матовая, цвета кофе с молоком трава Дрохеды.Главная усадьба — совсем как пшеничное поле, по которому пробегает рябь отмалейшего озорного ветерка, цветники вокруг дома пылают ярчайшими красками,раскрываются огромные бутоны, призрачные эвкалипты, что девять лет кряду стоялиугрюмые, серые, пропыленные, разом опять засветились белизной изолотисто-зеленым. Да, в цистернах, поставленных расточительным сумасбродомМайклом Карсоном, хватило воды, чтобы цветники не погибли, но пыль давнопокрыла каждый лист и лепесток, приглушила и омрачила их краски. Старое поверьеподтвердилось: запасы воды в Дрохеде такие, что можно пережить и десять летзасухи — но это верно лишь для Большого дома.

Боб, Джек, Хыоги и Пэтси вернулись на выгоны, началиприкидывать, как бы лучше восстановить отары; Фиа открыла новенький пузырекчерных чернил и намертво заткнула пробкой пузырек красных, которымизаписывались убытки; а Мэгги поняла, что для нее жизнь в седле подходит кконцу: скоро вернется Джиме и появятся мужчины, которым нужна работа.

После тяжелых девяти лет скота осталось ничтожно мало —уцелели только породистые производители, которых во все времена содержали встойлах, горсточка отборных, первоклассных быков и баранов. Боб отправился навосток, в края, не так сильно пострадавшие от засухи, закупать лучшихчистокровных ярок. Вернулся Джиме. Наняли восьмерых овчаров. И Мэггираспрощалась со своим седлом.

А вскоре она получила письмо от Люка — второе с тех пор, какушла от него.

"Я так думаю, осталось уже недолго, — писалЛюк. — Еще несколько лет на плантациях, и у меня наберется дополнительноденег. Иногда побаливает спина, но я еще могу потягаться с самыми класснымиребятами, рублю за день восемь, а то и девять тонн. У нас с Арне под началомеще двенадцать артелей, и все отличный народ. Деньги сейчас остаются кудалегче, в Европе такой спрос на сахар, что , только поспевай подавать. Язарабатываю больше пяти тысяч фунтов в год и почти все откладываю. Теперь ужескоро я поселюсь в Кайнуне, Мэг. Может, когда я там устроюсь, ты захочешь комне приехать. Заполучила ты от меня тогда ребятенка? Чудно, до чего женщинамохота нарожать ребятишек. Я так думаю, от этого у нас с тобой все иразладилось, верно? Напиши, как твои дела и как Дрохеда выдержала засуху. ТвойЛюк».

Мэгги сидела на веранде с этим письмом в руке, устремивневидящий взгляд на ярко-зеленую лужайку, и тут из дома вышла Фиа.

— Ну, что Люк?

— Все то же, мама. Ничуть не переменился. Опять пишет,что ему надо еще немного поработать на этих окаянных сахарных плантациях, апотом он купит землю где-нибудь в Кайнуне.